Игрок

— Да, хозяин, — мрачно ответил Флер-Имсахо и исчез в комнате.

Гурдже поднял голову и посмотрел на пустую доску голубого неба. В его голове уже лихорадочно роились планы игры на Доске становления.

Флер-Имсахо видел, что между второй и финальной игрой Гурдже стал еще сосредоточеннее, еще больше погрузился в себя. Он, казалось, почти не слышал, что ему говорят, ему нужно было напоминать о том, что пришло время есть или спать. Автономник ни за что не поверил бы в это, если бы сам дважды не видел, как Гурдже сидит неподвижно, с болью на лице, устремив глаза в никуда. С помощью дистанционного ультразвукового сканирования автономник обнаружил, что мочевой пузырь его полон, — Гурдже даже забывал помочиться! Он проводил все дни, каждый день, уставившись в пустоту или лихорадочно изучая старые партии. И хотя после долгого сна в организме у него на короткое время почти не осталось наркотиков, проснувшись, он немедленно и безостановочно начал их выделять. Автономник с помощью своего эффектора проследил за мозговыми волнами человека и обнаружил, что, даже когда тот вроде бы спал, на самом деле он не спал. Контролируемое сновидение при выключенном сознании — вот что это, вероятно, было. Его наркожелезы явно работали каждую секунду на всю катушку, и в первое время, судя по внешним признакам, организм Гурдже потреблял больше наркотиков, чем организм его противника.

Как он может играть в таком состоянии? Будь на то воля Флер-Имсахо, он немедленно запретил бы человеку продолжать игру. Но у машины были свои инструкции. У нее была своя роль, уже отыгранная, а теперь ей оставалось только ждать, что из всего этого выйдет.

К началу игры на Доске становления зрителей собралось больше, чем на двух предыдущих. Другие игроки все еще пытались понять, что происходит в этой странной, сложной, непостижимой игре, и хотели увидеть, что случится на последней доске, где император стартовал со значительным преимуществом, — ведь было известно, что именно на этой доске инопланетянин играет особенно хорошо.

Гурдже снова погрузился в игру, словно лягушка, нырнувшая в долгожданную воду. Несколько ходов он сделал, просто наслаждаясь возвращением к себе, к примитивной и простой радости состязания, он получал удовольствие, поигрывая своими силами и средствами, видя, как полнятся напряжением фигуры и укрепленные места. Потом забавы сменились серьезным делом — строительством, охотой, созиданием и налаживанием связей, уничтожением и отсечением, поисками и уничтожением.

Доска снова стала Культурой и империей. Декорации создавались ими обоими — величественное, прекрасное, смертельно опасное поле, непревзойденно тонкое, приятное и хищное, созданное из убеждений Никозара и Гурдже. Образы их разумов, голограмма чистой когерентности, которая горит, как стоячая волна огня, на доске, идеальная карта расположения мыслей и верований в их головах.

Гурдже начал неторопливый маневр, который был поражением и победой одновременно, даже прежде, чем он понял это. На доске азада никто прежде не видел ничего более утонченного, более сложного, более прекрасного. Он в это верил. Он знал это. Он сделает это истиной.

Игра продолжалась.

Перерывы, дни, вечера, разговоры, обеды — все это происходило в одном измерении: бесцветное, плоское, зернистое изображение. Он находился в совершенно другом. Другое измерение, другое изображение. Его череп был как блистер «Фактора» с доской внутри, а его телесная оболочка — еще одной фигурой, переходившей с поля на поле.

Он не разговаривал с Никозаром, но они общались, между ними происходил изысканный обмен настроениями и чувствами через те фигуры, которые они трогали и которые трогали их. Песня. Танец. Совершенная поэма. Зрители теперь заполняли игровую комнату каждый день — их притягивала сказочно тревожная работа, обретающая перед ними свою форму; они пытались прочесть эту поэму, увидеть эту живую картину изнутри, услышать эту симфонию, потрогать эту живую скульптуру и таким образом понять ее.

«Это будет продолжаться, пока не кончится», — однажды подумал про себя Гурдже, и в тот же миг, когда банальность этой мысли поразила его, он увидел, что это закончилось. Высшая точка уже была пройдена. Это было сделано, уничтожено, больше не могло длиться. Это было закончено, но не завершено. Страшная печаль поглотила его, наложила на него длань, как на фигуру, отчего он покачнулся и чуть не упал, и ему пришлось подойти к своему стулу. Гурдже рухнул на сиденье, как старик.

— Господи… — услышал он собственный голос.

Он посмотрел на Никозара, но император еще не увидел этого. Он смотрел на карты стихий, пытаясь найти способ изменить территорию впереди себя, подготовить ее к наступлению.