Игрок

Со стороны это могло даже показаться забавным. Мужчина в одних полосатых семейных трусах и майке, как щитом закрывается от ударов женщины, которая выглядит как типичная мещанка старшего среднего возраста. В халатике веселенькой расцветки с огурцами и засаленными рукавами.

Халат, кстати, тоже заграничный, поэтому, что бы с ним не случилось, выкинут его примерно никогда.

Довершали картину бигуди и лицо в сметане. Вчера Галочкины профиль и анфас немного обгорели и проштрафившийся муженек бегал вечером в магазин за этим народным средством от ожогов.

Правда, эта забота не помогла, утром он всё равно впал в немилость.

— Галя, что случилось? — Жалостливо проблеял Евстигнеев когда «рука бойца колоть устала», — я же добился опровержения.

— Добился он! — слова мужа послужили катализатором для нового взрыва, — я тебе, гаду, покажу, чего ты добился.

Галочка с новой силой ринулась в атаку, и удары снова посыпались на импровизированный щит.

Впрочем, всё бы для доктора окончилось благополучно. В конце концов, всему виной была нелепая ошибка нерадивого журналиста, и, наверняка, после очередного визита в местную газету, правда бы восторжествовала, и ячейка совесткого общества сохранила бы своё существование.

Но как назло Галочкину ярость не выдержало и импортное полотенце. Оно зацепилось за край крышки и с треском порвалось.

А следом еще и халат подвёл, шов на рукаве треснул, и он, рукав, оторвался.

— Ах ты сволочь! Ты посмотри, что наделал! Убирайся отсюда, козёл! Видеть тебя не хочу! Эти вещи стоят дороже тебя! Вон отсюда!

Закончив тираду Галина Ивановна обессиленно рухнула на кровать. Та предательски заскрипела под её дородным телом.

А в голове у доктора как будто что-то перещелкнуло.

Он с каким-то холодным спокойствием собрал свои вещи в чемодан, оделся и не глядя на жену сказал.

— Иди ты в задницу, Галя. Вместе со всеми твоими тряпками, хрусталём, импортной мебелью со всем твоим ЦУМом. Сейчас я даже рад, что у нас детей нет. Развестись будет проще.

Он закурил, взял свои документы, деньги на билет до Москвы и уже в дверях бросил последние слова жене:

— Я возвращаюсь домой и развожусь с тобой. Пока что поживу у Петра Федоровича.

Заведующий отделением в больнице где работал Евстигнеев уже несколько лет каждый день говорил что тому надо бросить эту «торговую жабу» и найти себе нормальную бабу. Чем вызывал вполне обоснованную ярость у Галины Ивановны. Она знала отношение к себе начальника её мужа.

Через час Владимир Михайлович уже был на вокзале, где ему повезло. Нашлось одно плацкартное местечко на ближайший поезд в столицу, правда, как это обычно бывает в таких случаях, досталась ему верхняя боковушка возле туалета. Но это ничего, главное, что уже скоро он окажется в Москве.

Когда посадка на поезд уже началась, его внимание привлекла целая компания, очевидно студентов, которые провожали девушку.

— Тань, а может не поедешь? Зачем тебе сейчас в твою подмосковную Тмутаракань? Что ты там не видела? — спросил один из студентов, высокий и широкоплечий.

Таким мужикам Евстигнеев всегда завидовал. На них бабы всегда вешались. На фоне этого красавчика уже немолодой и щуплый доктор смотрелся очень непрезентабельно.

— Нет, Родик. Я же бабушке обещала. Она обидится. Да и Кольку, моего братца-охламона, я, считай, год не видела.

— Ну, как знаешь.

Вся компания попрощалась с этой молоденькой и очень милой девушкой, которая показалась доктору смутно знакомой, и она зашла в тот же вагон. В отличии от Владимира Михайловича у девушки было козырное место. Нижнее через два купе от проводника.

Видимо грядущий разрыв с супругой, которая была еще и старше него на почти десять лет, так повлиял на доктора. Он даже засмотрелся на эту Таню, особенно на её филейную часть.

А дальше потянулись одновременно скучные и шумные часы в духоте поезда. Как на зло рядом с доктором с моря возвращалась семья, бабушка, дедушка и сразу трое внуков мал-мала-меньше.

Варвара Лукинична, так звали бабулю, типичная курочка-наседка, чахнущая над обожаемые внуками, ни в какую не соглашалась открыть окна, «ты что, милок, детей продует!» Так что и намека на свежий воздух не было.

* * *

Когда до Москвы оставались считанные несколько станций, а часы с флуоресцентными стрелками на руке Евстигнеева показывали полночь, соседи угомонились, и он уже собирался было заснуть.

Но у него не получилось.

В ночную тишину с мерным перестуком колес ворвался громкий звук, и вагон, который шёл вторым за тепловозом, буквально затрясся а потом его еще и повело куда-то вбок.

Воздух тут же наполнился криками боли, видать пассажиров выбросило с верхних полок. А затем отчетливо потянуло дымом, и в окне показался огонь.

«Что-то случилось с поездом» — эта мысль словно молния пронзила голову Евстигнеева вместе с хаотичным всплеском других, — «неужели пожар?!».

— Господи, спасите! Горим! Люди! Помогите! — надрывно кричали откуда-то сзади.

Доктор тут же подскочил к бабке и закричал ей:

— Давай, мать, выводи детей! Я помогу!