Игрок

– Это шуточная открытка. На ней тележка, запряженная мулами, в тележке огромный арбуз. Это шутка. На открытке надпись: «У нас в Техасе они большие». Послушайте, Гриффин, давайте я позвоню Уолтеру.

– Не надо. Вы говорите, арбуз? Кажется, я знаю, от кого это пришло.

– Скажите мне.

– Если я скажу вам, вы расскажете Силии, и тогда будут знать все.

– Ну и что? Кто бы это ни был, это он похож на придурка, а не вы.

– Поверьте мне. Это заразительно.

– Что именно? Выглядеть дураком?

– Совершенно верно. Более того, я знаю, кто автор. Это или Аарон Джонас или Стив Бейлен. Скорее всего, Бейлен.

– He думаю, – сказала Джан. – Вряд ли открытки посылает агент. Мне кажется, ваш таинственный корреспондент – автор. Если вас интересует мое мнение.

Гриффин знал, что это был автор. Открытки начали приходить с месяц назад, по нескольку в неделю. А вчера он обнаружил одну из них в домашнем почтовом ящике. Сейчас она лежала у него в кармане. Он предположил, что за ним следили, когда он возвращался домой. У друзей есть его адрес, но эта открытка не от друга. Почему он не позвонил Уолтеру Стакелу? Почему он так его боится?

– Поверьте, Джан, это кто-то из моих придурков-друзей развлекается. Сменим тему. Кто-нибудь мне звонил?

– В кабинете Левисона идет совещание всех руководителей отделов. Вас не приглашали.

– Это не имеет отношения к звонкам.

– Я подумала, вам следует знать.

– Меня уволили?

– Кто знает…

Они попрощались.

Был март, и когда Гриффин вышел из здания, где располагались монтажные студии, улицы вокруг съемочных павильонов были пусты. Он сам не знал почему, но его приводила в восторг мысль, что именно в этой неподвижности был весь Голливуд; он смутился этого волнения, вызванного пустотой. Не было ни орд индейцев, ни наполеоновских войск, ни вообще какого-либо намека на действие. Почти все говорили, что терпеть не могут резкий желтый свет, отражающийся от высоких стен съемочных павильонов, но Гриффина не раздражало это затишье. Ему нравилось чувство расщепления сознания, которое он всегда испытывал в жаркий полдень. Это напоминало ему марихуану, приятный ужас полуденного дурмана, помогающий раскрыть сущность вещей. Жаркие дневные часы в Бербанке дарили ему космический опыт, поскольку были лишены цели, ибо единственной целью, которая в каком-то смысле давала надежду на спасение, были деньги, карьера и власть. В каком смысле? – спрашивал он себя. В том смысле, что если Судный день – это единственная причина существования совести, тогда неприятное чувство, разбуженное ярким светом полдня, является отголоском окончательного раскаянья.

Теперь он был крепко зол на автора, посылавшего ему открытки. Он достал из кармана вчерашнюю. «Ночной Париж», Эйфелева башня, окруженная овальными врезками: Мулен-Руж, фонтан и Нотр-Дам. И на обороте – надпись, отпечатанная на машинке, так что буквы прорвали тонкую пластиковую пленку: «Ты обещал со мной связаться. При встрече я изложил свою идею, ты сказал, что тебе нужно подумать, и обещал со мной связаться. Так что?»

На первой открытке надпись была короткой: «Ты сказал, что сам со мной свяжешься». Почерк был ровный, буквы немного крупноватые и с наклоном, но не эксцентричные, выведенные аккуратно. Таким почерком обычно пишут любовные письма, показанные крупным планом в фильме. Открытка в стиле начала 1950-х годов, женщина на пляже в Форт-Лодердейле под ярким оранжевым зонтиком. На лице экстравагантные очки и неестественная улыбка. Ее бы порадовало, подумал Гриффин, что наконец на нее смотрит крупная голливудская шишка. Через несколько дней пришла другая открытка, глянцевое изображение Эйфелевой башни. Надпись сообщала: «Я жду твоего звонка». Через день пришла третья с одной короткой фразой: «Так что?» На открытке была изображена укороченная версия «Боинга-747» – «Новое пополнение рядов „Юнайтид эрлайнз"».

После этого было еще три открытки, все без надписи.

На другой стороне улицы он увидел Мэри Неттер и Дрю Познера из отдела маркетинга и приготовился к их жизнерадостному натиску. Дрю замахал рукой, как пятиклашка-отличник, которому не терпится, чтобы его вызвали к доске.

– Привет, господин вице-президент, – сказал он.

Гриффин приподнял воображаемую шляпу.

– Как круто, – сказала Мэри.

У Мэри были короткие волосы: в прошлом месяце это была самая популярная стрижка. Однажды на вечеринке Дрю спросил Гриффина, не возникает ли у него желания потереться членом о голову Мэри. Смех Мэри смутил Гриффина, и он объяснил это своим недостатком – неспособностью к игре.