Игрок на другой стороне

Старый джентльмен прошел через гостиную к двери кабинета Эллери и остановился, глядя на фигуру за письменным столом, уныло склонившуюся над безмолвной пишущей машинкой. В этой позе инспектор заставал сына уже целую неделю и, возможно, будет заставать еще неопределенное количество дней. Эллери оторвал потускневшие глаза от газеты и, не поворачивая головы, произнес усталым голосом:

— Привет, папа. Что-нибудь произошло сегодня в городе? — Этим он словно давал понять, что здесь, как обычно, не произошло ничего.

«Что же сегодня случилось?.. — начал припоминать инспектор. — Ах да, водитель хлебного грузовика на глазах у одиннадцатилетнего сына прострелил жене голову из ружья 12-го калибра. Двое хороших полисменов оказались в критическом состоянии после того, как были зверски избиты в трущобном квартале при попытке задержать торговца наркотиками. Девочка-подросток успела так устать от жизни, что наглоталась бензина, а когда ее везли в больницу, машина «Скорой помощи» врезалась в такси. В результате погибли оба водителя, врач и пассажир — только несчастный ребенок остался жив. Поймали тридцатилетнего капитана, которого я знал с тех пор, когда полицейские конюшни пахли лошадьми, а не карболовой кислотой — он запустил руку в кассу. Могут эти проблемы заинтересовать тебя, сын?»

— Ничего не произошло, — ответил инспектор.

— Черт! — выругался Эллери. — А я надеялся…

Наступил момент, когда шлюзы треснули — инспектор не мог больше сдерживаться.

— Ты надеялся! — рявкнул он. И тут потоки воды хлынули наружу с оглушительным грохотом. — Надеялся, что я принесу тебе подарок, маленький мальчик? Шоколадную конфетку прямо с Сентр-стрит?

Непривычная агрессивность, прозвучавшая в голосе отца, заставила Эллери повернуться и подняться.

— Значит, ты в состоянии оторвать задницу от стула? — рявкнул инспектор. — И чем ты занимался весь день?

— Я…

— Ты используешь пишущую машинку для чего-нибудь еще, кроме того, чтобы опираться на нее локтями? Сколько чашек кофе ты сегодня выпил? Сколько сигарет выкурил? Неужели не чувствуешь, какая вонь стоит в комнате? Хоть бы проветривал ее иногда! Здесь как в проверочной камере Контроля за загрязнением воздуха! Что с тобой происходит, Эллери?

— Ну, — начал Эллери, — я…

— Ты же знаешь, как вечерами я всегда жду возвращения домой! А вместо того чтобы встретить меня как следует, ты рассчитываешь, что я принесу тебе готовенький сюжет для книги!

Эллери усмехнулся:

— Отлично, папа! А я сначала подумал, что ты говоришь серьезно.

— Серьезно? — переспросил инспектор. Сняв и отшвырнув пальто, он подбежал к письменному столу и склонился вперед, выпятив подбородок, так что Эллери мог разглядеть каждый волосок в его седых усах. — Я покажу вам, насколько я серьезен, мистер Квин! Я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда!

— Что? — удивился Эллери.

— Убирайся! Иди куда угодно и сделай что-нибудь! Ты называешь себя писателем? Отлично! Тогда вообрази, чем может заняться человеческое существо, уходи отсюда и займись этим! И поскорее, Эллери, а то я за себя не ручаюсь!

Выплеснув запасы отцовского беспокойства, инспектор подобрал пальто и вышел из кабинета, продолжая что-то бормотать себе под нос. Эллери, наблюдавший за ним с круглыми глазами и открытым ртом — короче говоря, с лицом идиота, страдающего аденоидами, — почесал небритую щеку и снова сел, постепенно обретая осмысленное выражение лица.

* * *

Спустя сутки инспектор Ричард Квин из Главного полицейского управления, держа на одной руке пальто и сжимая в другой ключи, снова стоял в дверях кабинета сына, глядя сквозь голубоватый дым на его безвольно обмякшую фигуру и небритые щеки. Эллери, казалось, спал.

Инспектор вздохнул. У него прошел еще один рабочий день, а у Эллери…

— По-прежнему работаешь как проклятый, сынок? — с усмешкой осведомился старик.

Однако с этого момента все пошло по-другому. Приподняв веки, Эллери вскочил со стула.

— Я нашел это, папа! — крикнул он.

Инспектор отступил на шаг, словно то, что нашел его сын, было заразным.

— Что именно? — спросил он.

Эллери ткнул в его сторону длинным указательным пальцем.

— Вчера вечером ты был прав, папа, и в то же время не прав. А я оказался не прав во всех отношениях. Мне казалось, что я должен ждать, пока что-нибудь произойдет, а потом начать писать. Но это профессиональная слепота! Все, что от меня требовалось, — это понять, почему я не могу писать. И сегодня я это понял!

— Вот как? — осторожно осведомился инспектор.

— Моя беда в том, — заявил Эллери, забирая у отца пальто и шляпу и усаживая его в кресло у камина, — что у меня одновременное мышление.

— В самом деле?

— Конечно! Я всегда писал о делах, над которыми в то время работал или которыми занимался ты, — короче говоря, о чем-то реальном. Но времена меняются, старина!

Эллери шагал взад-вперед и потирал руки. Он напоминал бойскаута, добывающего огонь. Затем он поднял наконец пальто и шляпу инспектора, которые до этого бросил на ковер.