Игрок на другой стороне

Во сне это не сразу показалось ему игрой. Сначала была серия впечатлений, причудливых, иногда смешных, покуда он не обнаружил, что сражается с шахматной фигурой. Это был епископ,[39] но вместо митры у него была расплющенная голова.

Потом Эллери бежал по клеткам шахматной доски, но клетки становились все больше, а он все меньше, покуда не смог видеть только одну клетку — Йорк-Сквер с четырьмя замками-ладьями[40] по углам.

Эллери знал, что бежит, стараясь спасти шахматную фигуру, находящуюся под угрозой. Он видел, как гибель настигла ее, и она исчезла с доски, оставив его стоять неподвижно и ждать своего хода.

Эллери простонал, повернулся на другой бок, и его сновидения приняли чуть более определенную форму.

Мимо по диагонали скользнула пешка, и все еще неподвижный Эллери видел, как она заняла место уничтоженной ею фигуры, которая испустила жалобный стон.

У пешки было лицо Уолта.

Внезапно пришло время ходить, но он не успел подумать и знал, что сделал неверный ход. Маячившая перед ним фигура была Энн Дру, которая, осознав, что он сделал, посмотрела на него с ненавистью и отвращением и вся покрылась кровью. Он попытался объяснить ей, что был вынужден сделать этот ход, что у него не было времени для обдумывания, но ее ненависть оказалась сильнее его голоса и его ума, не позволяя ей ничего понять. Эллери снова застонал, стараясь выбраться из мутного потока сновидений.

Игра походила на тир с движущимися целями. Шахматные фигуры передвигались слева направо, а над ними в обратном направлении плыли человеческие головы — Эмили, Майры, Уолта, Персивала, инспектора Квина и самого Эллери; у одной головы вместо лица было пустое место. Они шли бесконечной вереницей — фигуры направо, головы — налево, так что в один момент Уолт и инспектор были пешками, Том Арчер — королем, миссис Шривер — рыцарем,[41] а в следующие секунды все менялось: Персивал становился пешкой, Мэллори — королем, голова без лица — ладьей…

В какой-то момент все фигуры совпали с головами, и для Эллери стали абсолютно ясными сложные правила игры. Но затем все снова сдвинулось, и он застонал из-за неспособности вспомнить, какая голова какой из фигур соответствовала. Он в отчаянии скрежетал зубами, ибо в тот единственный момент увидел лицо безликой головы — лицо короля, игрока на другой стороне.

— Игрок на другой стороне, — произнес Эллери вслух и почти проснулся.

— Шах! — сказал кто-то. Возглас отозвался эхом, и в воздухе замелькали чеки на миллион долларов.

— И мат! — послышался восторженный крик, и вспышка зарницы осветила Тома Арчера, держащего в объятиях Энн Дру.

Может быть, слова «шах» и «мат» означали требование остановить их? («Если кто-нибудь знает причину, по которой эти двое не могут быть обвенчаны, — бормотал епископ, — пусть скажет о ней теперь или молчит всегда».) Что это за фигура? Ферзь — королева![42] Используем ее — самую могущественную фигуру на доске. Только… королева забыла, как она ходит. Кто же игрок на другой стороне? Скажите мне, и я вспомню ходы…

Эллери резко дернулся и наконец проснулся. Поднявшись с казавшейся неудобной кровати, он, шатаясь, побрел от нее. Во рту у него пересохло, в глазах щипало, как от соли.

Зайдя в свой кабинет, Эллери споткнулся, выругался, нащупал выключатель настольной лампы, опустился на стул, поднял крышку кофейника и тут же закрыл ее с гримасой отвращения. Откинувшись назад, он тупо уставился на корешки одиннадцатого издания Британской энциклопедии. Поймав себя на том, что он читает вслух надписи на корешках, Эллери виновато посмотрел в сторону спальни отца и так же вслух велел себе заткнуться. Его заинтересовало, что сказал бы инспектор, если бы увидел его сидящим босым среди ночи за письменным столом и разговаривающим с самим собой. Внезапно недавний сон всплыл в его голове, и, забыв об отце, он воскликнул:

— Ну, конечно!

Все это и впрямь походило на игру! Уолт был пешкой, ничего не стоящей сама по себе, но опасной, если она находится в руках опытного игрока, а Уолтом управляли весьма искусно. Эллери и инспектор долго корпели над письмами «Моему Дорогому Уолту», подписанными загадочной буквой «Y» и с удивительной аккуратностью напечатанными на дешевой разлинованной бумаге. Теперь им было ясно, что запирать в камере Уолта было тем же самым, что сажать в тюрьму пистолет или кинжал, оставив на свободе его обладателя.

Да, таинственный Игрек играл Уолтом умело и с изощренной жестокостью. Сквозь охватывающий его гнев Эллери оплакивал трагедию этого туповатого, добросовестного человека, забывшего прошлое и не имеющего будущего, никем не любимого и никого не любящего — одинокую циферку в запутанном уравнении, — внезапно начавшего получать властные, внушающие уверенность письма с их каскадом восхищения, обещаниями великой судьбы…