— Как раз успею приехать и ее высушить.
— Ты все такой же, верно?
Он надеялся, что она ошибается. Он поехал к ней и уже через пятнадцать минут уговорил ее уступить ему, несмотря на мокрые волосы. У нее не было такого тела, как у Даллас. Ни у кого такого тела не было. Но, по крайней мере, он не кончил сразу, едва до нее дотронувшись. Минут двадцать он вежливо ласкал ее, а потом семнадцать минут вежливо же трахал. Потом провел полчаса, изображая из себя ласкового и внимательного поклонника. Поспал часок, что было вполне приемлемо, и поехал домой.
Но все уже было не так, как раньше.
Лу Марголис посмотрел альбом раз, потом другой. Молча.
Сидящая напротив него Даллас закурила сигарету и изо всех сил старалась казаться спокойной.
Лу еще раз просмотрел фотографии.
— Это тот самый сюрприз, о котором ты говорила? — наконец спросил он.
— Я решила, покажу-ка сначала вам. Хотя, согласитесь, неплохой бы вышел подарок вашей жене на юбилей. Как я понимаю, у вас на следующей неделе девятая годовщина свадьбы?
— Шлюха, она всегда шлюха, — заметил он устало. — Сколько?
— Сколько за что?
— За фотографии.
— Не продаются, мистер. — Она уставилась на него. — Просто никаких больше тайных встреч между нами. Расслабляйтесь где-нибудь еще.
Его губы сжались.
— Мы договорились, ты согласилась.
— Как же, согласилась! Вы меня шантажировали, а теперь я перебросила мяч на
— Я могу сделать из тебя звезду или стереть в порошок.
— Взаимно.
Они не мигая смотрели друг на друга, и наконец он сказал:
— То, что не хочешь со мной спать, очень глупо с твоей стороны. Но эти фотографии говорят о том, что ты далеко не дура. Но ведь это все игра, запомни, только игра. А у меня всегда все козыри на руках,
— Благодарю вас, мистер Марголис, — голос ее был полон сарказма. — А теперь я могу идти?
Он снова посмотрел снимки.
— Да, иди. Этот раунд ты выиграла, но, если Дорис когда-нибудь увидит эти фотографии, твое тело найдут как-нибудь поутру в прибое вместе с другим мусором. Запомни это. И я просто так угрозами не бросаюсь.
— Запомню. Но и вы знайте, что я оставила письмо у своего адвоката на случай, если со мной что-нибудь случится. И негативы станут достоянием общественности.
— Ты слишком насмотрелась фильмов. Иди и работай. Если я не могу тебя трахать, то уж заработать на тебе я точно имею право.
Она встала. Господи! И стоила овчинка выделки? Она чувствовала себя более испоганенной, чем если бы переспала с ним сотню раз.
— Пошла вон, шлюха, — добавил он.
После этого она не видела его два дня. А потом они с Коди получили приглашение на вечеринку в доме Марголиса.
— Я не пойду, — заявила она Коди.
— Шутишь? — удивился он. — Приглашение на такую вечеринку в этом городе означает всенародное признание. Наверное, ты ему здорово понравилась.
У нее не было выбора. Пришлось принять приглашение. Если она откажется, Коди может что-то заподозрить. И, по правде сказать, ей было интересно узнать, что это такое придумал Лу.
Прием был назначен на субботу. Весь день Даллас работала с фотографом из Нью-Йорка, который оказался нахальным, но забавным гомосексуалистом. Он знал кучу сплетен о тех, кого он называл „красивыми людьми", и рассказывал ей поразительные истории. Он также великолепно фотографировал, и она получила от съемок огромное удовольствие. Она просто влюбилась в камеру.
Когда Коди заехал за ней, Даллас устала, была раздражена, и ей вовсе не хотелось идти к Марголису.
— Ты выглядишь чудесно, — заметил Коди.
— Достаточно чудесно, чтобы быть желанной? — спросила она. То был первый раз, когда они заговорили об этом.
Коди подготовился к разговору. Он понимал, что рано или поздно объясниться придется. Он остановил машину у обочины и повернулся к ней.
— Хочешь услышать сентиментальное признание?
— Попробуй. Я хочу услышать хоть
— Я…
— Как ты думаешь, я что
Он на какое-то время потерял дар речи.
— Ну? — настаивала она. — В чем проблема, Коди? Ты меня не хочешь?
Смех да и только. Он хочет ее так сильно, что, черт возьми, кончает, не успев начать.
Он взял ее за руку.
— Ты же знаешь, я тебя обожаю…
— Но? — перебила она.
— Но я полагаю, что, если мы с тобой пойдем так далеко, ты потом об этом пожалеешь.
— Да брось ты!