Игроки и любовники. Книга вторая

То, что стены были обиты, спасло их от серьезных травм, и они отделались синяками. У Эла была рана на ноге. Даллас казалось, что у нее сломаны два-три ребра, уж очень сильно болела грудь. Но это все было неважно, ведь они остались живы. Когда самолет начал стремительно падать, мотаясь из стороны в сторону, она не стала визжать или рыдать, а просто сильнее сжала руку Эла и пожалела, что не поверила ему раньше. Теперь все кончено. Что же, по крайней мере, они умрут вместе. За то короткое время, что они были вместе, он дал ей счастье, и она благодарна ему.

— Люблю тебя, — шептала она, когда самолет падал, — люблю тебя — люблю тебя — люблю тебя. — И она знала, что это правда.

В тот же самый момент Эл думал совсем о другом. Черт бы все побрал. Его самолет сейчас разобьется. Его самолет. Он заплатил за самое лучшее, заплатил целое гребаное состояние. Как смели они так поступить с ним? Как они смели?

Он почувствовал, как в его руку впиваются ногти Даллас.

— Не волнуйся, не волнуйся, все в порядке, — ухитрился он пробормотать.

Через несколько секунд, когда самолет врезался в деревья, чертов диван оторвался от стенки, и тогда он подумал: „Господи милостивый, не дай мне так умереть. Я не хочу умирать. У меня еще столько дел".

Их швыряло по всей спальне, от одной стены к другой. И он слышал, как все время повторяет:

— Не волнуйся, не волнуйся…

И еще он осознал, как глупо это звучит, потому что их от смерти отделяют только мгновения. Потом он подумал: а как там Эван? И еще он вспомнил девушку, с которой потерял девственность. И Эдну в день их свадьбы. И еще — свое первое выступление на сцене.

Он постоянно ощущал рядом с собой Даллас. „Жаль, — подумал он, — что понадобились тридцать восемь лет, чтобы отыскать ее. И почему сейчас, когда он наконец нашел, ее у него отбирают?" Ему хотелось закричать, но он продолжал монотонно бормотать: „Не волнуйся, не волнуйся". И когда самолет в последний раз дернулся и остановился, он все еще продолжал повторять эти слова.

Он не сразу понял, что они остановились.

Ему хотелось встряхнуться и проснуться, потому что, Бог ты мой, это какой-то кошмар, такое не может случиться с ним. Но тут же с тяжелым чувством осознал, что это вовсе не кошмарный сон, что это на самом деле происходит. Следующая мысль была о пожаре. Было бы глупо, добравшись до земли, сгореть заживо!

Даллас тихо стонала. Они все еще были крепко пристегнуты к леопардовому диванчику, талантливо изобретенному каким-то умником, которому бы Эл с удовольствием оторвал яйца. Эта гребаная штука даже не способна оставаться на месте, мотается по всему помещению, а теперь он не может расстегнуть ремни. Они попали в ловушку.

Он не слышал ни звука. Разве не должны снаружи реветь сирены и звонить колокола пожарных машин?

Разве их не должны уже были окружить бригады спасателей?

ПОЧЕМУ ИХ НИКТО НЕ СПАСАЕТ?

Что там творится?

От боли в ногах Кэти почти теряла сознание. Она попыталась выбраться, но это оказалось невозможно. Целая секция кресел смялась в гармошку, зажав ей ноги. Но надо встать. Нужно всех вывести. Как темно и как холодно! Она протянула руку и дотронулась до Пола, жив или умер?

Кричал от боли Берни:

— Меня закололи! Меня закололи! Помогите мне, помогите мне!

Кэти нащупала пульс у Пола. Жив. Наклонилась и на ощупь убедилась, что он в такой же западне, как и она.

— Кто-нибудь может нам помочь? — крикнула она, но слова прозвучали как-то странно, и она поняла, что половина зубов у нее выбита, а та густая липкая жидкость, что течет по лицу, — кровь. И тогда она потеряла сознание.

Эвана парализовал страх. Он боялся пошевелиться. Но не мог же он висеть вниз головой в своем кресле бесконечно. Он осторожно попытался высвободить руку, которая оказалась под ним. Это ему удалось. Тогда он расстегнул ремень и с грохотом шлепнулся на пол. Он оказался рядом с Берни. Глаза его уже начали привыкать к темноте, и он разглядел что-то ужасное, торчащее из груди толстяка.

— Вытащи, — крикнул Берни в панике и ужасе, — вытащи эту гребаную штуку к едрене фене!

Эван попятился, спотыкаясь в заваленном мусором проходе.

Жаль, что у него нет фонарика. Тогда бы он смог что-нибудь разглядеть. Он слышал, как позвала на помощь стюардесса. Потом она замолчала. Он пробрался к дверям в секцию отца и споткнулся о Люка, растянувшегося у самых дверей. Неожиданно его руки оказались в чем-то липком и горячем, и он понял, что это — кровь.

— Люк? — с отчаянием спросил он. — Люк? — Он сполз с тела и попытался открыть дверь в комнату отца. Она не поддавалась. Он кинулся на нее всем своим тощим телом и начал истерически визжать. Без всякого результата. Наконец он опустился на пол около двери, прислонился к ней и тихо заплакал. Они все умерли. Даже Берни перестал кричать. Он один остался в живых. Один-одинешенек. Что он будет делать? Кто его спасет?

— Я в порядке, — сказала Даллас. — Поверить невозможно, но это так.