Игровая площадка для грешников

— Роуг, — прорычал я, удерживая ее на месте и прижимаясь своим лбом к ее лбу. Мое сердце билось слишком сильно, как будто пыталось вырваться из моего тела к ней. — Зачем ты ходила туда? — Прохрипел я, потому что боль от этого была слишком сильной. Из всех мест во всем гребаном городе, почему именно туда? Почему к нему? Возможно, Чейз был чертовски прав. Она вернулась за Мавериком.

Мой мир начал рушиться, и я отвернулся, оставив ее на месте, не зная, как с этим справиться. Я могу уберечь ее от всех остальных. От кого угодно. Но если она пойдет к нему, если она выберет его…

Я ударил кулаком в стену и пробил дыру прямо в спальню Роуг, и она удивленно вскрикнула. Это сломает меня. Я не переживу, если она вернулась в город ради него. Ради моего приемного брата, человека, которого я предал и который предал меня в ответ. Человека, с которым я воевал, который пытался убить меня, Джей-Джей и Чейза.

Меня трясло, жажда крови кипела во мне, как голодный зверь, который отчаянно требовал пищи. Рука Роуг легла мне на спину, но я не мог на нее посмотреть. Я не мог услышать то, что она собиралась сказать.

— Все в порядке, Барсук. Теперь я дома. И еще я смертельно устала, так что буду злиться из-за этой дыры утром, а не сейчас, — пошутила она, явно пытаясь поднять настроение, но я не мог избавиться от этой ярости. Ее рука скользнула выше по моей спине, и я не знал, хочу ли я услышать ответ на свой следующий вопрос или нет. Но я должен был знать. Незнание было хуже, чем знание. Так и должно было быть.

— Ты хочешь его? Ты поэтому вернулась? — Резко спросил я, и она убрала свою руку, свое тепло, все. Вся она исчезла, и в моей груди осталось ощущение пустоты. Пожалуйста, не уходи снова.

— Рика? — спросила она, и я натянуто кивнул, не отрывая взгляда от дыры в стене.

— Я вернулась, потому что мой бывший бросил меня здесь, в могиле, — с горечью сказала она, и если она пыталась успокоить меня, то у нее это чертовски хорошо получалось.

Моя спина напряглась, и я закрыл глаза, пытаясь укротить зверя-собственника внутри меня, который хотел сжечь дотла весь мир, чтобы остались только она и я. В эту секунду это казалось единственным логичным способом обезопасить ее.

— Ответь на другой вопрос, — прорычал я, и каждый мускул в моем теле напрягся, пока я ждал, когда опустится топор.

— Я вернулась не ради него. Я вернулась не ради кого-либо из вас. Я не знаю, зачем я на самом деле здесь и как долго пробуду, но…

— Но?

— Но сейчас я здесь. По крайней мере, на какое-то время.

Я открыл глаза, сделал глубокий вдох и кивнул. Пока что она была здесь. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что она останется здесь. Я полуобернулся, схватил ее за руку и потащил в спальню, подталкивая к кровати, прежде чем стянуть с себя рубашку.

— Какого хрена ты делаешь, Барсук? — заупрямилась она, но ее взгляд опустился на мой пресс, на татуировки, украшающие мою плоть, а затем вернулся к моему лицу, на котором она увидела твердую, непроницаемую, и не подлежащую обсуждению стену, которая говорила, что она ничего не добьется, отказываясь. — Я остаюсь. Конец дискуссии.

— Ты чертовски любишь командовать, — огрызнулась она. — Может быть, я не хочу, чтобы ты оставался, ты когда-нибудь думал об этом?

— Нет, и мне насрать. — Я схватил ее за плечи, разворачивая к себе спиной и расстегивая молнию на ее платье. Она доходила до самой ее задницы, и она вздрогнула, когда мои пальцы коснулись ангельских крыльев, вытатуированных над ее лопатками и спускающихся по всей длине спины. Я наклонился, целуя каждое из них, и у нее вырвался легкий вздох, когда я провел пальцем по ее позвоночнику. — Я бы разрушил тебя, детка. Я бы доказал, что нет другого мужчины на земле, который может заставить тебя почувствовать то, что могу дать я. Ты заслуживаешь, чтобы тебе боготворили. Я бы каждый день приходил в твою церковь и опускался перед тобой на колени. Каждый. Ебучий. День.

— Как насчет того, чтобы для начала отвернуться, пока я переодеваюсь, потому что моя церковь закрыта, — сказала она с придыханием, и я наблюдал, как она подошла к своему шкафу и выбрала пижаму, состоящую из бледно-голубых шорт и майки.

Она позволила своему платью упасть до лодыжек, и у меня сжалось горло при виде ее задницы, обрамленной черными французскими кружевными трусиками, которые она носила. На ней не было лифчика, и это было самое соблазнительное зрелище, которое я когда-либо видел в своей жизни. Я сбросил джинсы, стащил их вместе с носками и плюхнулся на ее кровать.

— Ты не звучишь как человек, который не смотрит, — раздраженно сказала она, но затем опустила трусики, и мне пришлось прикусить свой чертов кулак, чтобы подавить стон.