Игрун (дилогия)

— Ты почему мешок бросил? Ты как посмел мешок бросить?! Смотри бок у мешка уже намок! Теперь по новой рис надо сушить! О нерадивый работник! — игра пришла мне на выручку, из-за угла ближайшего дома показался учитель, выполнявший параллельно функции старосты деревни, он ничего своими руками не делал, только командовал.

— Да сэнсей, уже иду сэнсей, — Сэм взвалил мешок на плечо и был готов идти.

Я с удивлением понял, что парень почти не понимает по-японски, как он собирался здесь учиться было для меня загадкой.

— Почему прекратил тренировку? — учитель накинулся на меня: — хочешь помочь своему другу?

— Я воин а не крестьянин, — ответил я, забыв переключиться с английского на японский.

— Я тоже воин, — на удивление быстро уловивший суть проблемы, Сэм сбросил мешок, который опять угодил в небольшую лужу.

Молниеносное движение выдернутого из ножен меча не осталось незамеченным. Мертвый Сэм еще падал на дорогу, а я уже был готов отразить атаку. Положение ног учителя подсказало, о его следующем движении. Воспользовавшись энергией от первого замаха, унесшего жизнь англичанина, сэнсей сместился ко мне. Я не стоял на месте, двинувшись вокруг трупа и оттягивая время сближения.

— Неплохо, — сказал он, сумев достать меня на третий раз.

Боль в правом боку пронзала все тело, японец внимательно всматривался в мое лицо, продолжая удерживать в левой руке нож, вошедший под мои ребра. На остатках сил я попытался его ударить, меч отлетел в строну отбитый учителем, возвратным движением мне перерубили горло. Ничего не выражающее лицо японца, заполнившее весь обзор перед смертью, затрудняло анализ ситуации.

Уверенность в том, что я все правильно сделал наступила после перерождения. Рядом с циновкой, но которой я очнулся, лежала моя одежда и меч. Облегченно выдохнув, я стал одеваться.

* * *

— Долбаные япошки, — Сэм с остервенением тер деревянный пол гостиного дома половой тряпкой.

Познакомившись накануне, он считал себя вправе ругаться в моем присутствии, уверенный, что я думаю точно также. Кисть с черной краской вычерчивала очередной иероглиф, обладая возможностями иКсина в голове, я мог не беспокоиться о том, что мое виртуальное тело сделает неверное движение.

— Где ты всему этому научился? — поглядев в очередной раз на мои художества, он пояснил, что конкретно имеет в виду: — по-японски говоришь, культуру знаешь, каллиграфией владеешь.

— Когда мне было шесть лет, моя семья оказалась не достаточно родовитой, чтобы ее отпрыска приняли в эту школу, — сделав чопорное лицо, я отставил кисть в сторону, чтобы случайно не испортить папирус: — Теперь мне двадцать шесть и я считаю Японию своей родиной.

— Двадцать лет? — его удивление переросло в восклицание: — Долбаных двадцать лет!

Я уже понял, что Сэму здесь ничего не светит. Вот только сам шотландец с присущей их нации упертостью не хотел этого понимать. Небольшая ложь, сказанная в нужное время с нужной интонацией, порой оказывалась куда эффективнее, чем многодневные уговоры или дебаты.

— Знаешь, — слегка поникнув, он произнес притихшим голосом: — Я наверное пойду. Удачи тебе.

В виртуальности школы Меча, выход в реал был красив. Фигура осыпалась на пол множеством иероглифов, растаявших словно снежинки через пару ударов сердца.

— Когда закончишь, выходи в двор, — появившийся учитель был по-прежнему невозмутим. — Пора начинать учебу.

В правилах школы было одним из первых пунктов прописано, что самостоятельный выход в реал приравнивается к аннулированию договора на обучение. Деньги не возвращались, повторное заключение контракта становилось невозможным. Очередной иностранец оставил хитрым узкоглазым приличную сумму денег, всего лишь за пару недель своего пребывания в коконе.

* * *

Гейша была в возрасте и порядком потаскана. Отказаться я не мог и покорно лежал на своей циновке, наблюдая как она готовится. На завтра был назначен экзамен, учитель прозанимавшись со мной два дня, пришел к выводу что я готов. А перед каждым серьезным испытанием, воину полагалось расслабиться.

Проникнувшая в отведенное для меня помещение гостевого дома, гейша выполняла часть своей работы. Традиционный наряд плавно опадал на пол, шелковые ленты, некогда яркие, а теперь тусклые и потертые, вились словно змеи, впрочем вполне красиво укладываясь в замысловатые узоры.

Попытка приподняться на локтях была пресечена маленькой ладошкой, упиравшейся в мою грудь, женщина плавно надавила, возвращая меня на прежнее место. Пришлось лежать на спине и ничего не делать.

Остававшийся ранее не понятым для меня театр теней, так широко популярный во всей Японии, получил сегодня догадку о своем историческом происхождении. Погасив светильники, гейша изгибами своего тела изобразила танец, скользя тенью по чуть подсвеченной стене из рисовой бумаги. Устроенное представление нашло отклик в моих чреслах, до этого я лежал бревно бревном и уже начал подумывать, что сегодня будет мой первый раз, когда я ничего не смогу.