Игрушка палача

Не-е-е-е-ет. Кого я обманывал? Я хотел Тайру именно такой: непонятной, кажущейся недоступной и дёргающейся в сторону от каждого малейшего прикосновения. Меня возбуждал один вид её широко распахнутых сиреневых глаз с застывшим в них выражением страха. Рейяне не удалось утолить жажду, терзавшую моё тело. Мне нужна была эта маленькая птичка с темно-синими волосами. Хотелось погрузиться в неё целиком, полностью заполнив её собой до предела.

Император объявил заседание Совета оконченным. Наконец-то… Я с облегчением встал из-за стола и поспешил к выходу.

– Пёс!

Какого хрена тебе ещё надо? Не скрывая злости и раздражения, я резко повернулся к Императору.

– Будь добр, сопроводи меня к Наэну. Я в числе почетных гостей на его новом представлении.

Слишком много лишних ушей и глаз вокруг для того, чтобы послать его куда подальше со всеми причитающимися регалиями. Скрипнув зубами, обречённо кивнул и принялся ждать. Императору необходимо было сменить облачение. Самовлюблённый пижон. Натянет на своё тело один из многочисленных светлых костюмов, неотличимых друг от друга, растянет губы в идеальной улыбке и понесёт свою особу к простым смертным, чтобы порадовать их своим присутствием.

Наэн. Ошибка природы, выжившая по какой-то нелепой прихоти судьбы. Ещё один терраэн, которого я ненавидел всем своим существом. До зубного скрежета, до стиснутых намертво кулаков. Маленький, тщедушный, с женоподобным телом и непомерным эго. Неудивительно, что Император покровительствовал этому выкидышу от мира искусства. Наверняка, в этом уродце он видел тёмную сторону себя, свою истинную натуру.

Внешне Император выглядел безупречно, возвышенно, но за его идеальной внешностью и кажущейся благопристойностью скрывалось самодовольное, злобное существо. Наэн же, в свою очередь, взирал на Императора так, будто чувствовал в нём родственную душу эстета и почитателя прекрасного, чуждую материальным запросам.

Самое низменное и извращённое желание Наэн оправдывал стремлением к истинной сущности всего живого. Самый похабный и нелепый из своих спектаклей, которые можно было смотреть только обкурившись до умопомрачения гирраном, он называл гимном Красоте.

Меня выворачивало наизнанку от одной мысли о том, что придётся присутствовать на очередной театральной отрыжке этого недомерка, но Император, видимо, не на шутку был обеспокоен за свою безопасность, если решил взять меня с собой. Или у него просто развилась паранойя, и вскоре мне предстоит стоять в боевой готовности, пока он подтирает свой идеальный зад.

Под нужды Наэна было отведено помещение, которое сгодилось бы для того, чтобы стать тренировочной площадкой для десятка солдат. Гости расположились у столиков на мягких креслах. Между ними сновала прислуга, предлагая дымящиеся палочки гиррана и прохладительные напитки. Я отмахнулся от настойчивого фаэлина, а Император, сидящий рядом, любезно согласился взять гирран.

– Расслабься, Пёс. Ты выглядишь даже мрачнее обычного, – лениво протянул Император, затягиваясь гирраном.

Он улыбнулся и выпустил струю сладковатого дыма мне в лицо. Кулаки сжались сами по себе. Почесать бы их об эту ухмыляющуюся физиономию.

– Следи за сценой, твой любимчик вышел презентовать своё очередное творение, – как можно ровнее произнес я, кипя внутри от злости.

Наэн поднялся на возвышение, одетый в странные лохмотья, с размалёванным лицом. Взмахнул нелепыми рукавами, будто собирался взлететь, и начал говорить. О да, сейчас фонтан его красноречия будет изливаться в наши бедные уши!

Речь Наэна была долгой и занудной. Этот недомерок на самом деле считал, что кому-то интересно слушать о том, что именно он хотел сказать своей пьесой. И эту информацию обязательно нужно было преподнести перед спектаклем, чтобы никому и в голову не пришло как-то по-иному истолковать его творение…

Я недовольно ёрзал в кресле, казавшемся мне чересчур мягким, чересчур душным. Спектакль наводил тоску. На сцене буйствовали какие-то полоумные в нелепом, ярком тряпье. Лучи света поочерёдно выхватывали из темноты то одного, то второго актёра, скорчившегося в странной позе. Я посмотрел в сторону Императора. Он либо на самом деле был заинтересован происходящим, либо очень умело изображал погруженность в представление. Возле столика опять возник слуга, разносящий напитки.

– В бокале спиртное? – спросил я.

– Нет, – подобострастно ответил фаэлин, – всего лишь освежающий коктейль.

Я взял бокал и отхлебнул. Зубы едва не свело от холода. Коктейль нужно было назвать «замораживающий», а не освежающий. За этой ледяной волной, мгновенно прокатившейся по глотке, невозможно было почувствовать вкуса.

Но уже со вторым глотком напиток было проще пить. Он уже не обжигал, а приятно охлаждал. Было непонятно, что именно в коктейль намесили повара. Какая-то пряность и лёгкая сладость, чувствовавшиеся не сразу, а значительно позже, были смутно знакомы. Рука сама потянулась за добавкой. Выпил залпом и уныло перевел взгляд на сцену.

– Долго ещё будет длиться это безумие?