Игрушка Тирана (СИ)

Биение сердца рваное, частое, отчаянное… пульсирует на кончике языка. Жаркие, влажные губы охотно отвечают на поцелуй, скользят по моему лицу и возвращаются к губам, чтобы подразнить, завлечь, околдовать.

В Кейтлин нет ничего сексуального, но то, что вытворяет у меня во рту её влажный язык, похлеще жаркой прелюдии к самому отвязному сексу. Жадно, остро, возбуждающе. Нет, это не я.

Другой «я» накрывает её тело своим, упираясь эрекцией в низ живота. Руки сами стискивают маленькую сладкую грудь с острыми. как пики гор, сосками. Вкусно, блядь. Наверное, я сошёл с ума, потому с меня, настоящего. только что слезла змееподобная Надина. Но несколько минут назад у меня член даже не напрягался от вызывающей сексуальности змееподобной Надины. А сейчас меня пропирает так, члену становится тесно и больно в штанах. И хочется погрузиться им в ещё более тесное, узкое, влажное лоно девчонки, распростёртой подо мной.

Внезапный рык со стоном слишком громкий. Или это я слишком быстро вышел из её сознания, оставив после себя зияющую пустоту и отрезвляющий холод. Нужно быть осторожным, входя в сознание, и следует поступать ещё более осторожно, покидая чужой разум, привыкший к твоему присутствию, чтобы пустота заполнялась привычными, её мыслями. Если только не хочешь шокировать, сделать больно или… пробудить. Как сейчас.

Я просто дёрнулся назад, когда почувствовал, что сладкое марево порабощает, лишает воли. Меня. Нет, это невозможно… Кто угодно, но только не я…

Меня прошибает током, и я отодвигаюсь. Ритм дыхания Кейтлин меняется мгновенно. А её взгляд направлен прямо на меня. Мне в лицо. Она скользит своими глазами по моему лицу, недоумевая. Пытается отделить реальность от сна и дрёмы.

Хамелеон… Глаза Кейт сейчас напоминают те самые лазуриты и игру света на их гранях.

Точно так же глаза Кейт сверкают в темноте. Кейтлин вздыхает и поднимает пальцы. Кончики пальцев пробегаются по кромке припухших губ, которые я остервенело цеповал. Осознание произошедшего колко и остро впивается в кожу.

— В чём дело, хамелеончик?

— Что ты здесь делаешь?

— Вытаскиваю тебя из дерьмового кошмара, как видишь, — голос звучит хрипло и низко.

Глотку раздирает жаром, внутри пульсирует только одно яркое и понятное желание.

Не останавливаться. Ни за что. Наклоняюсь чуть ниже, дую горячим ветерком дыхание на её губы.

— Нет!

Острые кулачки упираются мне в грудь.

— Нет. Сегодня нет… Неподходящий день для зачатия. Всё будет впустую!..

— Кроме удовольствия.

— Нет никакого удовольствия. Только сделка. Сделка…

Кейтлин тяжело дышит и говорит быстро-быстро, тараторит, пытаясь убедить в правдивости слов саму себя. Врёт. Потому что я отчётливо чувствовал отдалённые всплески возбуждения.

— Как скажешь, хамелеончик. Хочешь боли? Получишь её.

Я вклиниваюсь между её бёдер и запускаю руки под ночную рубашку. Кейтлин начинает извиваться, царапаться и кусаться подо мной, пытается спихнуть меня. С таким же успехом могла попытаться сдвинуть с места скалу. Сильно, до боли выкручиваю её соски.

— Нет! — громко кричит Кейт и поступает неслыханно дерзко.

Вклинивается в мой разум, находит какую-то миниатюрную щель и бьёт именно туда острой иглой. Бросает мне в лицо своё омерзение и животный страх, накачивает коктейлем своих эмоций и впечатлений. И картина не самая приятная.

Особенно мерзок сладостный душок. Приторный. Но в представлении Кейтлин это приторный душок гнили и разлагающейся плоти. Мерзко. Привкус его разливается теперь и на моём языке, и я ничего не могу с этим поделать.

— Сука! Я же говорил, не лезь в мою голову!

Я встаю и собираюсь, вышвыривая Кейтлин из своей головы так сильно, что она начинает поскуливать, а из глаз льются слёзы.

— Яне лезу. Это всего лишь ты. И то, как ты сейчас пахнешь.

Это не мой запах. Это серпенты, это запах их течки с примесью приторных духов. Я весь пропитан этим запахом Надины. А Кейтлин, как чистокровная дагоррианка, чрезмерно чувствительна к запахам.

— В следующий раз, хамелеон, будешь корчиться в своих кошмарах одна.

Я выхожу из её комнаты, не оборачиваясь. Автоматически передвигаю ногами в направлении своей комнаты. Надина приподнимается с постели, принимая соблазнительную позу. Её злость и разочарование на вкус кажутся ещё более мерзкими, но она пытается подать себя покорной и чувственной, готовой приласкать. Готовой, да. Течка делает серпентов глухими ко всему остальному, кроме как собственного голода. Надина скользит ко мне, прижимаясь. Ещё немного и обовьётся так, словно она на самом деле змея, а не гуманоид с отдалёнными признаками родства со змеями.

У Надины мягкие руки и сухая, шелковистая кожа там, где нет чешуек. Но от её прикосновений прошибает осознанием, что хочется других рук: бледных и тонких, с острыми косточками, натягивающими кожу. И других глаз, не умеющих врать, потому что я запретил пользоваться даже линзами.

— Выметайся.

Я отцепляю от себя руки Надины.

— Что?

— Выметайся. Спускайся на свой уровень. Я запрещаю тебе появляться в моих комнатах.

— Но почему?