Приклад винтовки треснул. Позже, размышляя, я пытался понять, какова должна была быть сила, чтобы сломать приклад, созданный из сверхпрочных полимеров и суперсталей специально для рукопашного боя, но не смог. Бот согнулся и отлетел, половина его лица оказалась вмята в черепную коробку. Человек после такого не выжил бы, но это и не человек. Я с силой всадил дуло ему в глаз, единственное уязвимое место. Ничего. Даже после этого, робот продолжал сражаться. Да, на секунду возникла пауза, благодаря которой я пришёл в себя, но его лапищи тут же попытались меня цапнуть.
Пришлось оставить винтовку. Не бросить, нет, именно оставить, отпрыгнув в сторону и попытавшись отбить кулаками, за что-то она там зацепилась в черепушке. Особого смысла в ней, в общем-то, не было, я мог без потерь для себя оставить ее там и бежать дальше, ибо только в движении мое спасение, но надо мной довлело Первое Правило венерианского солдата. Оставить оружие — позор и поражение. И это выше угрозы смерти.
У меня не было никакого оружия, кроме доспеха с треснувшим забралом. Только кулаки, усиленные гидравликой скафандра. С кулаками против мира, как в старые добрые времена. И безумие накатило вновь.
Я стоял над поверженной железякой, уставившей единственный неподвижный глаз в потолок. Вторая глазница была разворочена, я всё-таки вытащил остатки своей винтовки, которые использовал затем и как копьё, и как дубину. Меня трясло. Вот так, голыми руками, боевого бота?
Ещё он повредил мне коленку. Сука! Так, что боль прострелила даже сквозь пелену безумия. И что делать с этим, не знал, так как ни о какой «зелёной полосе» здесь речи не могло быть. Любая помощь только по выходу из трассы, до которого попробуй, доберись с такой ногой!
Робот продолжал сражаться до последнего, как положено примерному роботу-солдату. Я посмотрел на искорёженную винтовку, которую держал в руках, покорёженное дуло… Вот они, вестники нового мира. «До последнего». «Никакой пощады». «Обратной дороги нет». Безумие вновь накрыло меня, но, на сей раз, я позволил ему это сделать. Сам вызвал, чтобы оно меня накрыло. Ведь главное в происходящем не страх и ужас, который могут внушить боты с такой программой. Они лишь орудия. Главное то, что вестники нового мира подтверждают другой, самый важный для меня жизненный тезис:
И только его осознание в данный момент могло помочь добраться до финиша.
Я бежал с кровавой пеленой перед глазами, не чувствуя боли и не ощущая ничего вокруг. Встречные боты удостаивались от меня ударом остатка винтовки, после чего я вновь мчался дальше, не останавливаясь и нигде не задерживаясь. Я рычал, и этот нечеловеческий рык запомню навсегда.
Как добрался до шлюза, не помню. Последнее воспоминание, всплывающее ниоткуда, я, выскакивающий из полутёмного тоннеля на свет. Меня трясло, тело пронзила боль, будто тысячи и тысячи маленьких бомб одновременно взрывались по всему телу. Последние метры почти полз на четвереньках.
Ко мне кинулись люди, целая толпа разношёрстно одетых представительниц корпуса, каждая из которых словно отрепетированными движениями принималась что-то со мной делать. Кто-то был вооружён плазменными резаками, оперативно срезая с меня листы брони, другие, с красными повязками и во всём белом, что-то вкалывали мне из больших аптечек, третьи подтаскивали под меня медицинские носилки, четвёртые…
Да, народа было много, много суеты, все что-то гомонили и спрашивали. Но отдельно я запомнил сеньору Гарсия. В её глазах царило удовлетворение, она единственная не суетилась, будто знала, что со мной всё в порядке и что будет дальше. И когда опустилась рядом, я, вытянувшись, прохрипел:
— Сеньора… Я… Сломал винтовку!
Она что-то ответила, успокаивающе-бодрящее, но я понял по глазам, что она хотела сказать на самом деле. И как бы в подтверждение, перед потерей сознания, в лежащем рядом разрезанном шлеме раздался голос:
Эпилог
— Заходи, сын. Садись.
Себастьян прошёл, аккуратно сел в дальнее кресло напротив камина. Во главе стола сидел не отец, а дон Родриго, начальник их службы безопасности. Себастьян уважал этого человека, но боялся, несмотря на статус наследника одной из крупнейших семей планеты. Было в доне Родриго нечто такое, что словами передать сложно, но на уровне интуиции он понимал, тому плевать на силы, стоящие за людьми, которые ему не нравятся или мешают его делу. Опасный человек!
Отец развалился на мягком диване, расслаблено прищурив глаза. Вроде как отдыхал. Себастьян знал, это обман, в голове отца в данный момент одна за другой с катастрофической скоростью проносятся мысли, просто посвящены они одной проблеме, а не целой куче, как в обычном, собранном состоянии.