Игрушки для императоров: Лестница в небо

Она налила в мою чашку кипяток до верха. Из нее тут же повалил ароматный пар. Я принюхался — ничего похожего на привычный чай в этом аромате не было.

— То, что считается чаем здесь — дерьмо, поверь мне! — сеньора присела на место и с выражением глубокого наслаждения сделала крохотный глоток, придерживая другой рукой блюдце под чашкой. — Угощайся, не стесняйся. Это варенье, — вновь проследила она за моим взглядом на темно-вишневую вазочку. — Не фабричный джем, а настоящее домашнее варенье, сами делаем, для себя.

Я отхлебнул глоток. Кончик языка с непривычки обожгло, скривился. Мои ужимки лишь позабавили сеньору.

— Ладно, подожди чуток. К кипятку привыкнуть надо, так ты вкуса не почувствуешь.

Я кивнул и отставил чашку. Рука моя тут же непроизвольно потянулась к конфете в золотистой бумажке — я видел такие раньше, в дорогом магазине. Они продавались не на вес, а штучно. Разумеется, о том, чтобы купить и попробовать, тогда речи не шло. Сейчас же такая возможность представилась.

Да, умеют жить люди! Хорошо, когда у тебя есть деньги! Вкус конфеты оказался божественным, хотя немного горьковатым — но то была настоящая, натуральная горечь. «Babaevskie» — гласила золотая надпись на обертке, черная на золотом фоне.

— Русские?

Сеньора кивнула и сделала новый глоток.

— Только русские умеют делать настоящий шоколад, каким ему и положено быть. Не горький, не сладкий, не кислый, не молочный — а настоящий шоколадный.

Я в теме не разбирался и равнодушно пожал плечами, вызвав новую улыбку сеньоры.

— Ничего, привыкнешь. Жалования королевского телохранителя, если, конечно, ты им станешь, достаточно, чтобы баловать себя такими вещами.

— А у меня есть шансы? — в лоб спросил я. Теперь пожала плечами сеньора.

— Это будет зависеть только от тебя.

— А то, что я рассказал вам? Ну…

— Про девушку? Что все из-за девушки? — Она засмеялась. — Я же говорю, ничего страшного. Это нормально — совершать безумства ради женщины. Это заложено в мужской психологии. Если бы ты только знал, сколько поистине великих и гениальных деяний было совершено ради женщин!.. — она мечтательно вздохнула, видимо, вспоминая что-то свое. — От древности до современности. Очень много! И твое решение по сравнению, например, с решениями Цезаря, Марка Антония или Наполеона — что значит?

Я покачал головой.

— Я не думал об этом.

— Главное не то, почему ты пришел, главное — как будешь служить в дальнейшем, что ты за человек.

Не стану скрывать: у нас тяжело. ОЧЕНЬ тяжело. И тебе поблажек даваться не будет. Но дело в том, что корпус — школа жизни, а у любого человека в любой школе жизни меняется система ценностей. Что ты знаешь о школах жизни?

Я недоуменно покачал головой. Такого понятия не слышал.

— Их всего три: школа, армия и тюрьма. Школа — не только школа, а учебные заведения вообще. Про остальные расшифровывать не надо, надеюсь, понял?

Я кивнул.

— Корпус, как и армия, или военное училище, можно назвать одним словом — «армия». Это испытание личности, проверка на прочность, на умение ладить с людьми, принимать сложные решения. И как в любой школе жизни человек тут в первую очередь учится. Мы не армия, да, у нас есть специфика, и это оставляет свой отпечаток, но жить по-старому ты в любом случае не сможешь.

Я поежился.

— Я знал это, сеньора, когда шел сюда. В принципе, ради этого и пришел — изменить свою жизнь, постичь нечто новое.

— Ну, вот и великолепно! — она улыбнулась. — Тем более, у нас здесь столько девушек, что ты забудешь свою в первый же день. Даю руку на отсечение!

Сказано это было с легкостью и улыбкой, но мне вдруг стало не по себе. В этих словах гораздо больше истины, чем мне хотелось бы. — Только об одном прошу, точнее не прошу, а приказываю — никаких разборок между ними за мальчика, то есть за тебя, здесь. Ставь дело так, чтобы ваши отношения не мешали службе, разбирайтесь за пределами этого здания. Наказывать буду строго и сразу всех, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Все понятно?

Я кивнул и вновь поежился. Глаза у сеньоры, когда она говорила, блеснули холодной сталью, и я понял, что это чистая правда. В смысле, разбираться не будет, накажет. Причем крайне жестоко. А слова насчет девчонок и разборок — нормальный здоровый прагматизм, просчитать который у меня банально не хватает жизненного опыта.

— Но это если меня примут, — на всякий случай уточнил я.

— Разумеется! — кивнула она.

Чай был допит, чашки отставлены в сторону. Вычислительный аппарат в голове осоловел от приблизительного подсчета того, сколько могло стоить съеденное, не считая варенья. Варенье тоже, из настоящих фруктов, свежих, не мороженных, которые нужно сначала доставить на планету, а уж потом варить (кстати, очень вкусное, просто божественное варенье!)

— Итак, ты рассказал о себе, о мотивах, начнем собеседование? — Сеньора расслаблено развалилась в кресле. — Что ты знаешь о корпусе?

Я коротко перечислил все, услышанное от Хуана Карлоса, а также из других источников — то есть, слухи. Сеньора слушала молча, изредка кивала.

— И что лесбиянки мы все, значит, тоже?

— Вы спросили — я ответил… — глубокомысленно изрек я.