Импульс к этому обратному развитию дали, как это ни странно, уроки профессора Штелина. Это был образованный, культурный человек, и хлыстом он, подобно Брюммеру, конечно же, не пользовался. Отчаявшись добиться должного прилежания от своего ученика, Штелин решил научить великого князя хоть чему-нибудь…
Древнюю историю он излагал, показывая старинные монеты…
По медалям Петра I читал курс новейшей истории…
Штелин приносил из Кунсткамеры забавные диковинки, чтобы сообщить великому князю хоть какие-то сведения из географии и механики.
Фортификация изучалась по картинкам в книге «Сила империи», где были изображены все русские укрепления от Риги до китайской границы.
В результате незаметно для самого учителя уроки начали превращаться в игру.
Подводя итоги трехлетнего курса обучения, Штелин докладывал, что он старался «извлечь пользу из каждого случая. На охоте просматривали книги об охоте с картинками, при кукольных машинах (тогда начали входить в моду механические игрушки. —
Подобные «уроки» сгодились бы для малыша пяти-шести лет, но великому князю исполнилось уже восемнадцать…
Среди заводных игрушек появились тогда в России настоящие «механические картины». В музее игрушки в Сергиевом Посаде хранятся их образцы.
Одна из «картин» называется «Праздник в швейцарской деревне».
Когда заводишь этот праздник, начинает звучать музыка; на террасу хорошенького домика выходят гости и начинают танцевать; распахиваются окошки в соседних домах, из них выглядывают люди. С ветки на ветку перелетают птицы…
Точно не известно, какие «механические картины» были у Петра Федоровича, но, разглядывая «Праздник в швейцарской деревне», так легко представить, с каким болезненным восторгом вглядывался он в механически размеренную жизнь, совершавшуюся под стеклянным колпаком…
Не эти ли игрушечно выверенные перемещения и казались ему идеалом, к которому должно привести неупорядоченную жизнь свалившейся на него империи?
С каждым месяцем Петр Федорович все более становился ребенком. Забывая о своем возрасте, о своем положении в государственной иерархии, вскоре после свадьбы с Екатериной он вдруг увлекся игрой в куклы, которых выписывали для него из Европы, Китая и Индии.
Целые представления устраивал он с этими куклами.
А реальная жизнь если и занимала его внимание, то всегда нелепо и странно…
Известен случай, когда, играя с куклами, Петр Федорович вдруг услышал голоса из-за двери, что вела в помещения императрицы Елизаветы Петровны. Дверь эта была наглухо закрыта, и великий князь только сейчас и обратил на нее внимание. Он немедленно притащил коловорот и начал сверлить дырку. В соседней комнате сидели императрица и гетман Разумовский, а на гетмане — какой восторг! — был не мундир, в котором Петр Федорович привык его видеть, а стеганый атласный халат.
Открытие настолько восхитило будущего императора, что он — а ему было уже больше двадцати лет! — немедленно собрал прислугу, чтобы она тоже могла полюбоваться на тетеньку и полураздетого гетмана…
«Великий князь, — ядовито заметила его супруга, будущая императрица Екатерина Великая, — по природе умел скрывать свои тайны, как пушка свой выстрел, и, когда у него бывало что-нибудь на уме или на сердце, он прежде всего спешил рассказать это тем, с кем привык говорить, не разбирая, кому это говорит…»
И с каждым днем неудержимо развивалось в Петре Федоровиче нелепое, детское хвастовство. Во время официального обеда с посланниками он начинал вдруг рассказывать, как еще при жизни отца, командуя отрядом, разгромил врагов, вторгшихся в Голштинию.
Черта характера, что и говорить, не украшавшая наследника престола и также свидетельствующая о патологии в его развитии.
Читая «Собственноручные записки» Екатерины II, можно найти немало эпизодов, подтверждающих это…
«Куклы и другие детские забавы… он любил до страсти: днем их прятали в мою кровать и под нее. Великий князь ложился первый после ужина и, как только мы были в постели… играл до часу или до двух ночи; волей-неволей я должна была принимать участие в этом прекрасном развлечении… Часто я над этим смеялась, но еще чаще это меня изводило и беспокоило, так как вся кровать была покрыта и полна куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми».
В 1747 году Петр Федорович завел свору собак и начал их дрессировать, безжалостно истязая животных.
Императрица Елизавета Петровна, заметив это, категорически запретила ему держать собак во дворце, но наследник престола не послушался. Свору он поселил в чулане возле спальни жены.
«Сквозь дощатую перегородку алькова, — вспоминала потом Екатерина II, — несло псиной, и мы оба спали в этой вони».
Когда же она попросила убрать собак, супруг ответил, что нет возможности иначе устроить, потому как, если узнает тетенька, она будет очень сердиться. Более того, как вспоминает Екатерина II, он потребовал, чтобы жена хранила его секрет…