Игры без чести

С Вадиком они неожиданно столкнулись в «Билле» у рядов тележек, где Валерия пыталась усмирить бодрствующего сына, требующего портмоне с опасно надорванным отсеком для мелочи.

– Ой, Валерия, здравствуйте, я так рад, – затараторил Вадик, горячо и преданно глядя ей в глаза. На нем было ярко-рыжее пальто из замши, розовый шелковый платок. Валерия забыла, как его зовут, но чувствовала себя почему-то хозяйкой положения.

– Знаете, просто отлично, что мы встретились, – сказал он, ловко и компанейски пристраиваясь возле коляски, пока они медленно двигались вдоль торговых рядов.

– Почему?

– Я бы хотел рассказать вам немного о Славе. Не то чтобы предостеречь, но просто чтобы вы лучше понимали, что он за человек.

Это был верный ход, и Валерия, с преувеличенным вниманием глядя по сторонам, ощутила, как екает ее сердце, и она вся невольно начинает льнуть к этому странному болтливому человеку, скорее всего, нетрадиционной сексуальной ориентации.

Купив что нужно, Валерия, улыбчиво закатив глаза, отстранила выскочившую между ней и кассиром худую волосатую руку с кредиткой и, упорядочив покупки в пакетах, кивнула на выход.

– Если вы не спешите, мне было бы интересно послушать.

Вадик, имея ограниченный запас времени, выдумывал Славкину биографию почти на ходу, черпая вдохновение из изменений, происходящих с лицом и руками Валерии, и видя, как она постепенно теряет смысловую, хронологическую связь, способность давать объективную оценку описываемым событиям, всецело погружаясь в факт бытия самого Славы. Это было что-то очень чистое, простое, искреннее, как в великих классических романах, без всей этой обдолбанной, обтраханной и вылизанной гламурной мути. Такие простые эмоции, как и она сама, – словно возвращение в волшебный мир детства, вот так миллионеры ездят в Лапландию на Новый год, так гоняют на картингах и собирают модельки автомобилей в погоне за крупицей чистого и пронзительного удовольствия.

Здесь Славка понял его на все сто.

Сидя тем же вечером в тихой демократичной забегаловке, он рассказывал Вадику, какое это дивное чувство – бродить по Виннице. Ждать ее звонка. Покидать гостиницу, в которой так и не довелось переночевать.

Валерия объяснила Вадику, что Слава для нее – это секс (шепотом, с чувством). А Вадик аж поежился от того, что все женщины почему-то всегда говорят с ним о сексе. Что Слава, может, и хороший человек, но не ее тип, что она не мыслит жизни с ним.

Этим же вечером Вадик отправил ей со Славкиного телефона сообщение: «Я знаю, что ты вернулась, молодец. Но я очень соскучился».

Валерия ответила на следующее утро: «Пожалуйста, не пиши и не звони мне больше».

Но за несколько дней до Нового года, получив от него сообщение, что хотел бы прислать курьера с подарком для нее и для ребенка, будет ли это удобно, Валерия перезвонила сама с прогулки, и разговор вышел теплым и душевным. Вечером Валерия сообщила родным, что приехали дальние родственники, пригласили в гости. На следующий день Гена как раз сильно задерживался на работе, пришел аж в десять вечера и, поев в гостиной перед телевизором, пошел спать. Валерия сидела в кресле напротив – спокойная, румяная, удовлетворенная. Слава всего-навсего подарил ей пятьсот долларов, сказав, что не силен в подарках и чтобы она не обижалась. У него дома было так же спокойно и уютно, как здесь. В ранее оголенных местах у него стали пробиваться редкие светлые волоски. Валерия смеялась и говорила: «Зачем ты там все убираешь, ты как педик». Слава поил ее глинтвейном и, когда вставал, чтобы пройти в душ, совсем обнаженный, напоминал белого пластмассового пупса, жениха Барби.