— Во-первых, нечем торговаться, а во-вторых, они ничего не хотят.
— Они что, камикадзе?
— Хрен его знает, кто они? Может быть, выродки, а может быть, и нет, хорошие люди, которых система довела до отчаяния, так сейчас все говорят…
— Много осталось пассажиров?
— Да вроде мало уже… Женщина там молодая, ехала из Каминска здоровье поправлять в Лужбу…
— А их?
— А их человек пять-шесть, но стреляет только один. Он, видать, большой спец. Выбрал удобную позицию, и к нему без трупов не подойти… Он стреляет, а все остальные беснуются… им удовольствие…
— И что же вы ждете?
— Вот непонятливый. Ждем, когда они нам последнюю женщину отдадут, а потом сами сдадутся, либо друг друга перестреляют… Это будет лучший вариант… На суд надежды никакой: он их психами признает, и все…
— Ну что там? — спросил подошедший Узякин.
— Сейчас проверим, — ответил Внучек и закричал: — Натка-а!
— …дя-я, — раздалось из вагона. После чего оттуда же послышался взрыв смеха.
— Узякин, — сказал Федя начмилу, — отвлеки стрелка с того края плит, а я доберусь до противоположных дверей вагона. Если меня не обманывает зрение, они даже не закрыты… Когда я буду туда забираться, стреляй без перерыва…
— Федор Степанович, — сказал шеф, — я вам запрещаю…
Феде хотелось послать шефа… но он сдержался. Идея обмануть стрелка возникла у него потому, что стреляющий, в отличие от остальных, находящихся в вагоне, то ли обколотых, то ли обкуренных, вынужден будет прятаться от выстрелов и не сможет контролировать обстановку вокруг вагона.
Федя взял автомат лейтенанта с усами, проверил заполненность магазина, дождался, пока Узякин уйдет к противоположному краю бетонных плит и даст очередь по окнам вагона, из которых вел огонь большой спец.
— Та-та, — четко, как на стрельбище, отсек Узякин два патрона, и полуоткрытое окно вагона разлетелось вдребезги.
Федя рванулся к вагону, не чуя ног под собой и моля Бога, чтобы дверь была открыта на самом деле.
Дверь была открыта. Осознав это, он проникся дикой злостью к усатому лейтенанту и его команде… То, что он проделал сейчас, они могли сделать с самого начала, и не было бы подрезанных жил и трупа под колесами вагона.
Узякин перестал стрелять, видимо, менял магазин.
«Он может это сделать, а я — нет», — подумал Федя, — значит, надо беречь патроны до полного визуального контакта со стрелком…»
Федя отдышался и махнул автоматом Узякину. Тотчас по противоположному концу ударила очередь. Внучек одним прыжком вскочил на буфер вагона, открыл дверь и прыгнул внутрь.
Впереди была другая дверь. Он ударил ее ногой и дал очередь вдоль коридора.
Узякин поливал огнем другой конец вагона так, что в воздухе постоянно висела туча осколков стекла, крошек пластика и дерева.
Следующим этапом его плана должен быть быстрый бросок к стрелку, но он не побежал, а остановился и начал стрелять в него через весь вагон.
Стрелок, который стоял к нему спиной, прогнулся и, завалившись назад, упал на пол. Из соседнего купе выскочил какой-то парень в штормовке и тоже свалился. Федя, перешагнув через его труп двинулся по коридору, стреляя в каждое купе, пока не кончились патроны. На него навалились Узякин и усатый лейтенант. Однако сбить с ног Внучека не удалось, и они некоторое время безуспешно возились в коридоре.
Мудрый Узякин догадался, наконец, и спросил, пыжась от натуги:
— Где она?
Федя сразу обмяк, как проколотая волейбольная камера, и опустился на пол.
— Там, — сказал он и кивнул головой в сторону, где лежал стрелок…
— Кто ее? — спросил Узякин.
— Ты, — ответил Федя, — он прикрылся ей, когда ты начал стрелять…
— Да-а, — ситуация, — сказал шеф, — а я ведь не советовал звонить ему домой, он в отпуске… теперь объяснительную писать придется…
Вся абсурдность сказанного мгновенно дошла до Внучека. Он страшно возмутился, возмутился так, что у него перехватило дыхание, и… проснулся.
«Слава Богу, что это только сон», — была первая мысль после того, как он проснулся. Вторая относилась не ко сну, а к данному им когда-то зароку. Он не нарушил его, несмотря на критическую ситуацию и даже во сне ни разу не выругался… «Ай да Федя…»
Он повалялся в постели, однако обычного наслаждения от безделья, которое наступает после тяжелой и грязной работы, не появлялось… Федор принял душ, собрал сумку с вещами и поставил ее у входа в квартиру. Надо было уходить в свою берлогу. Но уходить не хотелось, и он, взяв с полки детектив, завалился на диван.
Чтение его прервал телефонный звонок.
«Николаев звонит, — подумал он, — будет спрашивать, когда он может прийти домой…»
— Федор Степанович? — спросил знакомый голос.
— Да, начальник, да, — ответил Федя, дурачась, и так, как обращаются осужденные в колонии к сотрудникам.
— Это действительно Федор Степанович? — злясь, спрашивал шеф.
— Ну, конечно, кто еще может сидеть в отпуске у телефона и ждать, когда его вызовут на очередное происшествие, — продолжал нервничать он, — постепенно соображая, что не далек от истины… — Что случилось?
— ЧП у нас, — сказал шеф, — вам и Узякину придется объясняться…
— Что произошло?
— Вы почему не обеспечили отправку свидетелей?
— Кого?