Игры на асфальте

Я вставил ключ в скважину, повернул, полой куртки прихватил кромку двери. Дверь приоткрылась, пахнуло ветерком другого жилья. В квартире у Ивашкевичей всегда пахло свежевыглаженным бельем: у домработницы Саши была мания гладить, готовила она, по Женькиным словам, из рук вон плохо, но с утюгом готова была возиться день и ночь напролет. Прачечным Саша не доверяла, впрочем, сдать белье в прачечную в те времена было довольно громоздким и хлопотным мероприятием. Запах свежего постельного белья здесь впитался в стены. Чуть огрубляя, можно было бы сказать, что в квартире Ивашкевичей пахло как в гостинице, но только тоньше и, я бы сказал, чище. У Тони, как я уже говорил, в квартире пахло сухою травой, а чем у нас — я не знаю, это может почувствовать только посторонний человек.

Мы вошли, осторожно прикрыли дверь. Ну, разумеется, в квартире никого не было. Где-то в одной из двух туалетных комнат весело журчал унитаз. Прихожая полна была сумрачно-зеленого влажного света: за высокими окнами гостиной плескался дождь.

— Где ты его видел? — шепотом спросила меня Маргарита.

Она сняла берет — и только, даже сумку не скинула с плеча, не сделала ни шагу вперед, держась как незваная гостья. Такою я видел ее много позднее в одном из наших мелодраматических фильмов: жена-беглянка возвращается в брошенный дом и стоит на пороге в застегнутом плаще, с чемоданом в руке, не решаясь ни к чему прикоснуться. Я убежден, что этот кадр (или как там выражаются в кино — мизансцена?) навеян был нашим с нею приходом в поруганную, но родную квартиру.

Не стану озадачивать вас пространным, в духе прошлых веков, описанием всех семи комнат этого большого и в то же время тесного (из-за обилия дверных проемов, арок, углов, тупичков и боковых коридорчиков) запутанного жилища. Отмечу лишь, что «бабушкина Жека», сторонница чистоты и строгая противница портьер с оборками и рюшами, держала все без исключения внутренние двери совершенно голыми, выкрашенными простой белой краской, отчего квартира в целом еще больше, не только запахом, но и внешним видом, напоминала добротную провинциальную гостиницу. Еще скажу, что меблирована она была бедновато, с моей сегодняшней точки зрения, разумеется.

— Так где ты его видел? — шепотом спросила меня Маргарита.

Я все еще прислушивался к квартирным шумам, одновременно завороженно глядя на Маргариту, и вдруг сообразил, что вижу ее в зеркале. Да-да, стоя за моей спиной, прислонившись к двери, Маргарита отражалась в том самом овальном зеркале, на месте которого вчера я явственно видел два толстых крюка и темное невыгоревшее пятно на обоях. Это настолько меня поразило, что я не ответил на Маргаритин вопрос и, подойдя на цыпочках к проклятому зеркалу, с идиотским видом стал пытаться за это зеркало заглянуть.

Позвольте, товарищи. Или я окончательный псих, или это зеркало вчера было снято, а потом снова повешено. Но зачем? С какой целью? Что-нибудь искали такое, что могло быть спрятано между зеркалом и стеной? Но крюки и петли с тыльной стороны зеркала обросли толстыми сизыми аксельбантами нетронутой паутины, это было видно и невооруженным глазом.

— Какая-то мистика, — пробормотал я.

— А что такое? — беспокойно спросила меня Маргарита.

— Так, ничего, — коротко ответил я, решив поразмыслить об этом открытии как-нибудь потом, на досуге. — Ты спрашиваешь, где я его видел?

Я огляделся, бережно отстранил Маргариту (именно бережно: здесь, в этом доме, где побывал чужой человек, она выглядела потерянной и жалкой, ее надо было беречь) и встал на то место, где стоял Кривоносый. Встал и машинально потрогал рукою щеку — и на секунду (да что там на секунду, короче вспышки молнии!) сам стал Кривоносым: голова моя, как едким белым дымом, наполнилась злобой и страхом, глаза скосились к переносице.

— Вот так он стоял, — сказал я. — А кстати, у твоего Коновалова есть на щеке бородавка?

Я сам уже твердо знал: бородавка была.

— Н-не знаю… — неуверенно проговорила Маргарита. — Вообще-то лицо у него кислое, как будто он аскорбинку жует.

Она замолчала, и мы посмотрели друг на друга с недоумением: вроде бы я спросил по-китайски, а получил ответ на арабском языке. Сейчас-то я знаю, в чем дело: актеры запоминают не лица, а выражения лиц.

— Ну ладно, — сказал я, — пошли обследовать.

19

Позднее многие взрослые (а еще позднее — ставший взрослым Максим) пеняли мне, что мы действовали совершенно безграмотно и занимались, в сущности, самоуправством, а кроме того, еще и серьезно рисковали. «Да, без понятых, без участкового, — прочитав эти страницы, сказал мне Максим, — ты много на себя взял, старикашка». «А ты-то сам хорош! — парировал я. — Вместо того чтобы совать мне увеличительное стекло, остановил бы меня, раз такой умный». Но если разобраться, я сделал все, что мог: увидел чужого, удивился, позвонил хозяевам, а в квартиру меня привела уже Маргарита, которой вовсе не нужна была огласка, ведь получилось так, что она сама навела на свой дом Коновалова.