Игры на асфальте

— Я же вам сказал, — проговорил он дрожащим голосом, — это мне Гриша купил. Вот Гриша.

Я молча забрал у него свисток, сунул в карман куртки.

— Вы здесь кого-то ждете? — по-прежнему напряженно и радостно улыбаясь, спросила меня голубая женщина. — К кому-то пришли?

— Просто замерзли, — ответил я. — Дождь переждать.

— Нет, милый мой! — голос женщины зазвенел от восторга и тоже стал эмалево-голубым. — Ты кого-то ищешь, я за тобой давно наблюдаю!

Перейти на «ты» оказалось для нее так же естественно, как для органолы — сменить регистр.

— Ребенок играет! — храбро вмешалась Тоня. — У нас такая игра.

— Подожди, роднуля, я не с тобой разговариваю, — остановила ее васильковая женщина, и глаза ее, чуть навыкате, вновь с восторженной лаской уставились на меня. — Так кого ты искал? Отвечай!

— Никого, — ответил я хмуро.

— Ах, никого! — Голубая женщина вся засветилась неоном или там ксеноном и замерцала; я никак не мог понять, чему она радуется. — Ах, никого! А вот мальчик, — она показала взглядом на съежившегося Максимку, — а вот мальчик говорит, что вы пришли к иностранцу!

«Ну, дела»! — подумал я и начал потеть.

Тут даже не приводом повеяло: мы как-то незаметно затесались в ряды государственных изменников. А я-то думал, что Макс васильковую женщину рассмешил. Нет, она радовалась другому.

— Катя! — обернувшись, громко сказала она. — Катя, будь добра, позови Владимира Сергеевича.

Максим поднял голову и умоляюще посмотрел на меня. Я пригладил ему мокрую челку и как можно более проникновенно сказал:

— Вы нас извините, пожалуйста, мы сейчас уйдем.

— Что значит «уйдем»? — Женщина нестерпимо мерцала. — Кто это тебе позволит уйти? Фарцовкой подрабатываешь — знаешь, на что идешь. Катя!

Слово «фарцовка», теперь уже полузабытое, было мне хорошо известно, я даже знал одного фарцовщика в лицо. Это был паренек из девятого класса, про него говорили, что он все время вертится у гостиниц, скупая и выменивая у интуристов разное барахло.

— Зачем вы так говорите? — взволнованно сказала Тоня. — С нами ребенок маленький…

— Ребенок должен находиться там, где ему положено, — отрезала васильковая женщина. — Сейчас мы с вами со всеми разберемся. Катя! Ну сколько можно ждать?

Нет, эта женщина не шутила. Уж лучше бы она кричала на нас и топала ногами, хватала за руки, тащила куда-нибудь: по собственному опыту я знал, что в таких случаях легче отвертеться. Перекипел человек, утомился от поднятого им же самим шума — и махнул рукой: «Ай, катитесь! Только чтоб духу вашего…» Но эта женщина не хватала нас за руки. Она стояла, скрестив руки на плоской груди, немолодая, тщательно причесанная, внутренне освещенная, в аккуратной жакетке с белыми кантиками, в длинной прямой юбке, защищенная своей униформой, как стальною броней. Своих детей у нее не было, я так думаю, а если и были, то не позавидуешь этим детям: «Осторожно, мама пришла!»

Я уже и не чаял от нее отделаться, она окружила нас как бы силовым полем. Но в это время у меня за спиной раздался незнакомый мужской голос:

— Не надо нервничать, товарищ. Эти ребята ко мне.

Я обернулся — рядом со мной стоял Андрей Коновалов. На нем был короткий темно-зеленый плащ с каким-то странным красноватым отливом (явно межпланетного происхождения). Коновалов держал руки в карманах и сухонько улыбался.

— Но гражданин! — Васильковая женщина, возвысив голос, распространила вибрирующее поле и на Коновалова. — Во-первых, они утверждают, что пришли на встречу с иностранцем, а во-вторых, они шумят и безобразничают.

— Иностранец — это я, — Андрей Коновалов непринужденно и коротко посмеялся, — а мои гости — это ваши гости. Поднимайтесь, ребятишки, пошли. Здесь дует.

— Приводить гостей в номера не разрешается, — несколько сбавив тон, сказала женщина. — Вам это должно быть известно.

Лицо Коновалова стало утомленным и скучным.

— Мне все известно, — ответил он и повернулся ко мне. — Ты самый главный? Пойдем.

Мы поднялись, Тоня взяла Макса за руку, я подхватил дождевик и зонтик.

— Он? — шепотом спросила меня Тоня.

— Нет, не он, — ответил я.

Она облегченно вздохнула.

Плетясь через вестибюль, Макс все время оглядывался на ужасную женщину. Я тоже обернулся: их было уже две, они возмущенно разглядывали лужу воды на светлом ковре — там, где мы только что страдали.

23

Номер у Коновалова был огромный: как я теперь понимаю, «люкс». По площади ничуть не меньше нашей двухкомнатной квартиры, но меблирован значительно лучше: слегка протертый ковер на полу, овальные «модерные» кресла, обтянутые красным кожимитом… Теперь такие, с позволения сказать, кресла стоят в каждой захудалой парикмахерской, но тогда они были еще в новинку. Шаткий журнальный столик, тонконогий письменный стол, все новенькое, сияющее полировкой, нейлоновые гардины, тяжелые коричневые шторы. За дверью — сумрачная спальня, тоже вся в коврах и зеленых покрывалах с оборками. Роскошь, недоступная уму. Я слышал, что за один день проживания в обычных номерах платят чуть ли не по пятьдесят рублей, во сколько же обходится Коновалову это безумие «люкса»?