Игры на интерес

– Что мы, не старатели, что ли? Что мы, не можем заработать на благородные напитки? – говорил он сам себе и, как ему казалось, не спеша отпивал шипящее вино. Когда лед загремел о донышко, он снова налил. Шампанское было теплым. Он добавил в кружку льда и, чтобы ускорить охлаждение, помешал «коктейль» почерневшей от времени алюминиевой ложкой. Вино быстро ударило в голову. Стало досадно, что не застал Антипова. О том, что желание уйти в тайгу появилось у него только в пустом доме охотника, Михаил даже не вспомнил. Он думал о соболях, словно капканы и кулемки были уже насторожены, а он присел перекурить, перед тем как пойти собирать добычу.

– Охота – самое прекрасное и самое мужское занятие, плохо только, что в тайге нет женщин. А сколько женщин в артели? Две официантки в городском ресторане, переходящие от одного старателя к другому, когда те вырвутся после сезона дикой и голодной толпой, не зная, за которую талию держаться – женскую или рюмочную. Здесь не было равных Ваське – он удерживал и то и другое. Очень крепкий мужик. Васька, Васька – почему так все получилось? Столько лет были друзьями. Интересно, как Антипов обходится без женщин?

Михаилу захотелось хоть что-нибудь узнать об охотнике. Его злило, что он ничего не мог вспомнить о нем. В памяти блуждало расплывчатое пятно неопределенной величины и неопределенного цвета.

Он поднял крышку самодельного сундука в надежде найти письмо или фотографию. В сундуке лежали какая-то одежда и две книжки: том «Жизнь животных» Брема и «Жерминаль» Эмиля Золя. Книги удивили Михаила. Он считал Антипова чуть ли не безграмотным, а тут еще Золя, о котором у него самого было очень приблизительное представление, помнил только, как в школе одни и те же страницы мальчишки читали вслух в своей компании, а девчонки – в своей. Ни фотографий, ни писем в книгах не оказалось. На картонке от численника выгоревший Дед Мороз поздравлял с Новым, 1967 годом – единственная дата в биографии Антипова, но она говорила только о том, что картонка провисела в этом доме двенадцать лет.

Остался последний кусочек льда, гладкий, с острыми прозрачными краями. Спускаться в погреб он поленился. Подходила к концу третья бутылка. Михаил порядочно захмелел, и ему становилось все скучнее в пустом доме. Вспомнились «тещин язык», собрание, лужа около барака – все были против, артелью на одного. В тайге такого не бывает.

Со спасительной думой о таежном промысле Михаил возвратился к сундуку и достал «Жизнь животных».

Это был третий том издания 1893 года под редакцией магистра зоологии К. К. Сент-Илера. От старинного переплета тяжелой книги и слова «магистр» веяло чем-то сказочным и религиозным. И сразу же четче обозначился расплывчатый образ хозяина дома, принявший вид маленького лесного колдуна, сутулого, сморщенного, с глубоко запрятанными глазками.

Михаил просмотрел оглавление и, не найдя ни соболей, ни медведей, решил, что нужный том Антипов забрал с собой. Бизоны, зебры, кенгуру – он с удовольствием рассматривал картинки, пока на глаза не попались выделенные жирным шрифтом слова «БЛАГОРОДНЫЙ ОЛЕНЬ, или МАРАЛ». Слухов о дорогом и целебном пантокрине хватило, чтобы заинтересоваться красивым животным, обитающим в здешних местах. В интересном и удивительно подробном описании Михаила особенно поразило место, где рассказывалось о характере оленя, он перечитал несколько раз: «…Добродушным его назвать никак нельзя. Самец эгоистично помышляет исключительно о своей выгоде и этому чувству подчиняет все остальное. Он постоянно грубо и черство обращается с самкою, и в особенности во время течки. Привязанность к теленку обнаруживается только у самки: самцу же это чувство чуждо. Пока молодой олень нуждается в посторонней помощи, он податлив и восприимчив к ласкам, но едва он начинает сознавать свою силу, как забывает об оказанных ему благодеяниях. Других животных он боится или относится к ним равнодушно, а часто даже и неприязненно; с более слабыми существами олень обращается дурно…»

– И это животное называется благородным? – бормотал Михаил. – Что же тогда остается неблагородным?

Ночью он несколько раз поднимался и, сходив куда надо, подолгу лежал с открытыми глазами, медленно засыпая, потом так же медленно и незаметно просыпался, а к обеду встал хмурый и разбитый, с отвращением посмотрел на остатки вчерашней рыбины и засобирался в столовую, решив, что нужно больше двигаться, а не валяться в ожидании Антипова.

Пропуская выруливающий с остановки «Икарус», Михаил посторонился и увидел бегущую женщину. Она кричала водителю, просила остановиться и отчаянно частила ногами, пытаясь добежать до кабины. И все-таки не догнала, запнувшись, упала на дорогу. Михаил помог ей поднятья.

– Спасибо.

– Разве так можно? – Он увидел, что она совсем девчонка, и продолжал уже наставительным тоном: – Чуть не расшиблась из-за какого-то автобуса?!

– Уж лучше бы расшиблась! Столько старалась, столько искала это лекарство – и все зря.

– Зачем так расстраиваться?

– Да мама у меня болеет. Земляк обещал отвезти посылку, – она кивнула на сумку, – а я растяпа…