Игры на острове

— Будьте же ангелом, помогите отнести это вниз, ко мне, — попросила она. — Всего-навсего в комнату на нижнем этаже, но эти средневековые ступени для таких каблуков трудноваты. — На ней были надеты туфли с высокими и острыми каблуками.

— Всегда готов помочь даме, — усмехаясь, отпустил реплику Тэлли. — Особливо в таком платьишке, — добавил он, подражая речи жителей Карибского побережья, и пожелал хлопнуть ее по туго обтянутому стану. Она ловко и бесстыдно увернулась: Финелла завлекала.

Когда Тэлли отверг предложение Финеллы пропустить по рюмочке на ночь в ее комнате, она даже вознегодовала.

— Я ведь могу соблазниться помочь вам снять это платье — проворковал он, — а потом уже не смогу отвечать за последствия.

Финелла поняла, что лучше не настаивать. Она одарила его самой соблазнительной улыбкой и, прожурчав: «Тогда доброй ночи», — закрыла дверь.

«Ты заслужила медаль, — сказала она сама себе, падая на постель с большим разочарованием и ощущая все свои эрогенные зоны. — Или по крайней мере за хорошее поведение тебе надо уменьшить возраст на год».

Тэлли был и польщен, и встревожен. Он ведь соблазнился — Боже, он соблазнился! В этой Финелле было что-то чрезвычайно манящее в постель. Она не делала тайны из своей потребности в телесных радостях, недвусмысленно выставляла напоказ желание их заполучить, когда ей этого захотелось, и даже, видимо, гордилась своей неразборчивостью. Так почему же он не поймал яблоко и не умял его весело? Из-за Флоры — вот почему. Что он особенно в ней любил — это святую простоту Флоры, но это была именно та простота, которая означала, что, если он переспит с кем-то еще, она не переживет этого. Конечно, точно так же, как она изменяла Маку почти каждодневно, ей тоже можно было изменить, и она могла бы этого не узнать. Но Тэлли не мог рисковать: Флору он любил и не простил бы себе, если бы сделал ей больно. Это было для него новым ощущением — удержаться от соблазна, но его можно было и пожалеть, ибо роскошная, сочная плоть Финеллы, таким образом, должна была остаться не вкушенной.

Тем временем Нелл ругала себя за то, что была такой дурочкой.

— Что это со мной все время творится? — бормотала она, сердито промокая носовым платком заплаканное лицо. — Все время плачу.

Всякая малость выводила ее из себя: печальная история в газете, малейшее возражение со стороны кого-нибудь из прислуги, какая-либо воображаемая критика в свой адрес — вроде сегодняшней. На самом деле — не произошло ничего такого, чтобы выходить из себя. Импульсивно она разделась и стала, голая, перед зеркалом. Грудь упругая и округлая, как яблоки; задница была теперь маленькая, без ямочек. Но сколько еще надо над собой поработать! Нервным движением Нелл провела по телу руками, чувствуя все выступы и выпуклости. О Господи, какой у нее живот! Он же огромный! Должно быть, из-за обеда, который она только что съела! Она переела!

Нелл вбежала в ванную, опустилась на колени около туалета и сунула пальцы в рот. Тело скрючилось, резко пахнуло кислым, когда рвота прошла через больное горло и обожгла его, но боль она приветствовала (так же, как приветствовала запах, который когда-то был ей так неприятен), а особенно — ликующее чувство освобождения желудка. Ничего не было приятней этой удивительной, эйфорической пустоты, которая наступала после того, как она выбрасывала из желудка всю пищу.

— Должна заметить — вид поучительный, — низким голосом произнесла Финелла, вложив в интонацию долю сарказма. — Вот она, нагая и бесстыдная, поклоняющаяся богу крепитации[32].

Она прислонилась к дверной раме, все еще одетая в соблазнительное платье. Не говоря ни слова, Нелл схватила полотенце и обернулась им. Глаза у нее покраснели, она еще ощущала в носу желчную горечь, которая обжигала слизистую. Она смотрела на незваную гостью уничтожающим взглядом.

Финелла, играя, покачивала на золотой цепочке маленький черный кожаный кошелек.

— Я забыла сумку, — сказала она безразличным тоном. — Ты не отвечала на стук, дверь была открыта, и я пошла.

— Наверное, я отравилась, — оправдываясь, пробормотала Нелл. — Внезапно я не смогла сдержаться и утерпеть, и меня вырвало.

Финелла дотянулась до махрового халата, который висел сзади на двери ванной, и подала его Нелл.

— Поделиться со мной не хочешь? — сердечно спросила она. — Только не морочь мне голову насчет отравления. Я точно знаю, чем ты отравилась — и это не бактерии и не вирусы. Настоящее название этого недуга — булимия. «Булимия при неврозе» — таково его название. Только никакой это не микроб, это болезненное состояние.

Финелла вышла следом за покорной Нелл из ванной комнаты и присела с ней на диван.

— У тебя такой вид, что ты вот-вот умрешь, — сказала она Нелл спокойно. — Не можешь никак осознать, куда это тебя ведет? Я так понимаю — тебя каждый день рвет, верно? Вначале наедаешься, потом тебя рвет — так?

— Да нет, конечно, — горячо возразила Нелл. — Меня вдруг затошнило, вот и все. Ничего общего с нервами или о чем ты там говорила. Боюсь, что, когда шпионишь, всякую грязь доведется увидеть.