Взяв один из табуретов, старик поставил его посреди комнаты и, сев на него, склонил голову набок, спокойно поинтересовавшись.
— А что в твоем понятии быть независимой? И, главное, от кого?
Услышав вопрос, я еще больше растерялась.
— Ну как же… Это и так понятно и общеизвестно. После двадцати одного года, человек становится самостоятельным и больше не зависит от родителей. Он начинает строить свою жизнь и карьеру так, как считает нужным, а после находит спутника жизни, с которым, по обоюдному желанию и согласию, создает семью.
— Это все, конечно же, хорошо. Но я так и не услышал, от кого не должна зависеть девушка или женщина?
— Ни от кого. Она должна быть самодостаточной личностью, чтобы иметь возможность себя самостоятельно обеспечивать.
— Зачем?
— Что зачем?
Что-то чем дальше, тем сложнее мне было удержать нить нашего разговора.
— Зачем ей себя самостоятельно обеспечивать, если это может делать отец, а после муж? От кого она хочет быть независимой? От родителей, которые ее любят и желают ей самого лучшего, или от мужа, который создал для нее все условия и заплатил огромный выкуп отцу? А это значит, что он будет ее беречь, как величайшую свою драгоценность.
— Что значит, заплатил отцу?
Чем дольше мы разговаривали, тем больше я запутывалась.
— Ну как же. Отец девушки за те восемнадцать лет, что она с ним жила, обеспечивал ее всем необходимым. А это значит, что он вправе от жениха потребовать возмещения всех своих затрат. Кроме того, никто не будет ценить то, что ему досталось легко и бесплатно. Поэтому сумма выкупа всегда немаленькая. Да и купол построить, а после обеспечивать его функциональность, стоит недешево. Так что перед тем как сделать столь ответственный шаг, как взять себе жену, каждый мужчина должен хорошо подумать и рассчитать свои возможности. А иначе он может все потерять.
— Подождите… вы хотите сказать, что ваши отцы торгуют своими дочерьми?
— Не только. Если мужчина понимает, что он не в состоянии обеспечить необходимые условия для всех жен, он также вправе их отдать другому мужчине за соответствующее вознаграждение. А если он этого не сделает, то решать судьбу таких женщин будет иренарх того континента, на котором они проживают.
А вот теперь все, тушите свет. Что-то мне подсказывает, что я попала по полной. Ну что же, теперь я хотя бы понимаю, от чего меня всю жизнь пыталась уберечь мама.
— И ваших женщин полностью устраивает бесправное положение и то, что ими торгуют как неодушевленными предметами?
— Не как предметами, а как величайшими драгоценностями. Ведь что будет с тем же алмазом, окажись он на улице в грязи? Его просто затопчут, и он пропадет бесследно. Мы же своих женщин защищаем и оберегаем от любых напастей и жизненных проблем. Они спокойно себе живут уверенные в завтрашнем дне. Они не боятся ни за себя, ни за своих детей. Разве не в этом величайшее счастье женщины? Или ты считаешь, что твоя жизнь, когда вы с матерью метались по всему космосу и не знали, где будете спать завтра или куда вас еще закинет жизнь, лучше? Когда у тебя нет дома. Когда ты все время чего-то или кого-то боишься, потому что вас некому было защитить. Когда рядом нет того, кто на себя возьмет все ваши проблемы и даст вам отдохнуть. Такая жизнь лучше, чем полностью обеспеченная и спокойная, которую мы создаем для наших жен и дочерей?
— Возможно, и нет, — обдумывая все услышанные только что доводы, я отчетливо поняла, что Меннат Ятти пытается манипулировать моим мнением. Вот только у меня на все сказанное было свое видение. И его я попыталась озвучить. — Но ведь к этой самой заботе прилагается и полное лишение своего мнения и свободы. Я же правильно поняла, ваши женщины совершенно ничего не решают в своей жизни? Ни где им жить, ни как, ни с кем? Ваши отцы их продают тому, кто больше заплатит, особо не интересуясь их мнением. Главное, покрыть свои расходы. Ваши женщины сидят под своими куполами, ничего не видя в жизни. Такое ощущение, что они питомцы, которых покупают на расплод. Нет уж. Лучше я буду сама решать свою судьбу и справляться со своими проблемами, чем вот так зависеть от кого-то.
На мои слова пожилой мужчина лишь усмехнулся, посмотрев на меня, как на неразумное дитя.