Игры Немезиды

Обнаружив Мирала с Ааманом сидящими, колени к коленям, в коридоре у медотсека, Наоми поняла, что момент вот–вот настанет, и надежда, которую она таила даже от себя, расцвела в горле, дикая, как ярость.

— Это «Пелла», — почти по слогам выговаривал Мирал. — Под–тверж–дай-те курс.

— Подтвердите, — тихо поправил Ааман.

Мирал, сжав кулаки, ударил по палубе.

— Эй, а я как сказал?

— Подтверждайте. А надо — подтвердите.

— Еще раз… — Мирал прокашлялся. — Это «Пелла», подтвердите курс.

Ааман ухмыльнулся.

— «Пелла», курс подтверждаю.

Мирал поднял голову и поморщился, заметив Наоми с Сином. Наоми покачала головой.

— Прекрасно исполнено, — сказала она. — Настоящий марсианин.

Мирал запнулся, сомневаясь, что она знает и чего ей знать не положено. И наконец улыбнулся чуть ли не с робостью. Наоми ответила улыбкой и прошла дальше, держась, как одна из них. Как своя. Двигавшийся рядом Син молчал, но краем глаза следил за ней.

В пересменке между вахтами подавали размороженную лапшу с пивом. Новости были настроены на обзор событий в системе, и Наоми впервые смотрела их с жадностью. Она ловила не то, что сказано, а то, о чем молчат. В Северной Америке и Азии иссякали резервы воды и продовольствия, Европа могла продержаться несколькими днями дольше. Помощь, направляемая из южного полушария, сокращалась из–за местных проблем. Наоми было все равно. Это не про Джима. Станция «Медина» молчит: базовый несущий сигнал сохраняется, но на запросы не отвечает. И это Наоми не интересовало. Представитель меньшинства в марсианском парламенте в Лондрес–Нове призвал премьер–министра немедленно возвратиться на планету. Эта новость тоже мало трогала Наоми. Каждый сюжет, не посвященный взрыву корабля на станции Тихо, был победой. Наоми торопилась с едой — всасывала сладкую бледную лапшу и глотала пиво, словно своей спешкой могла поторопить корабль и атаку.

Приблизить время, когда она воспользуется шансом.

Следующие полсмены они с Сином занимались машинным залом и мастерской, проверяя, все ли там закреплено. На корабле, полном астеров, в этом и так можно было не сомневаться. Тем не менее ритуал внушал чувство уверенности. Порядок и контроль на корабле вовсе не означали безопасности. Астеры, не проверявшие все трижды, быстро выпадали из генного пула, а порядок в мастерской вызвал в Наоми атавистическое ощущение уюта. Между тем она незаметно убедилась, что ящик с неисправной петлей все еще на месте, и больше не смотрела в его сторону. Ей и так казалось, что у нее все на лбу написано и даже своим равнодушием к этому ящику она привлекает к нему внимание Сина.

Она нс замечала связи между темными мыслями и почти невыносимым волнением, пока Син, услышав гудок своего терминала, не прекратил работы.

— Двигай до ту амортизатора, — сказал он, тронув Наоми за плечо.

Прикосновение было мягким, но сильным. Наоми не изображала неведения, не пыталась скрыть тревоги. Всякое беспокойство сейчас истолковали бы как страх перед боем.

В своей каюте она пристегнулась, и Син проверил крепления. После чего удивил ее, задержавшись на минуту, навалившись на край койки, которая повернулась под ним. У него при малейшем движении перекатывались под кожей мускулы, и все же Син умудрялся выглядеть застенчивым мальчишкой, носившим мужское тело как костюм.

— Зухтиг ту, са–са?

Наоми улыбнулась ему, надеясь, что улыбка выглядит искренней.

— Конечно, — ответила она, — я всегда берегу себя.

— Ла. Не всегда, ты, — возразил Син.

Его что–то мучило. Что — Наоми не знала.

— Тесно, будет много маневров. Где нет койки, чтобы тебя поймать, держись стен, да? Или углов.

Страх забил рот вкусом меди. Он знает? Догадался? Син, избегая ее взгляда, согнул и разогнул пальцы.

— Эн буэнас, ты. Счастливая, с тех пор как с Марко. Вот я подумал, может, ты решила, что есть чему радоваться, а? Может, нашла выход не через дверь…

«Самоубийство, — сообразила Наоми. — Он говорит о самоубийстве. Думает, что я решила отстегнуться в разгар боя и позволить кораблю разбить меня насмерть». До сих пор она сознательно не обдумывала такой возможности, хотя темные мысли вели ее в эту сторону. Хуже того, мысль не вызвала удивления, а только теплое, утешительное чувство. И Наоми задумалась: не это ли у нее на уме, не был ли присущий ее плану риск скрытым способом осуществить черные мысли? Сомнение обескуражило ее.

— Я рассчитываю быть здесь, когда это кончится, — сказала она резко, словно убеждая не только тюремщика, но и себя.

Сии кивнул. Корабельная система включила оповещение о маневре, но он все возвышался над ее койкой. Не спешил уйти.

— Эса? Тяжело нам и тебе. Мы пройдем, са? Мы все, и ты тоже. — Он разглядывал свои ладони, словно на них что–то было написано. — Ми фамилии, — сказал он под конец. — Помни: аллее ла сон фамилии, и ту бист альзо[18].

— Иди пристегнись, здоровяк, — посоветовала Наоми. — После договорим.

— После. — Син улыбнулся ей и выпрямился.

Дали второе предупреждение, и Наоми откинулась в гель, словно собиралась навсегда остаться в его прохладных объятиях.