Игры Немезиды

— С проигравшими такое случается, — сказала Бобби, и Алекс, даже не оборачиваясь, почувствовал, что она улыбается.

Голос Смита из задней кабины доносился прерывистыми выдохами. Даже сравнительно скромная тяга в одну g в три раза превышала то, к чему он привык на Марсе. Премьер–министр который час висел на направленном луче. Иногда Алекс различал записанный голос Крисьен Авасаралы, иногда — мягкий тягучий мужской, видимо, кого–то из марсиан.

Когда–то «Бритва» была игрушкой, и экраны, хоть и устаревшие на десяток лет, сохранили бубенчики и свистульки. Алекс настроил тот, что висел на стене, на наружные камеры, и на нем расцвел широкий звездный небосвод. Солнце отсюда было больше и ярче, чем если смотреть с Земли, и настройки экрана сдерживали его слепящую белизну. Рукава Млечного Пути сияли по всей плоскости эклиптики, блеск его миллиардов звезд был смягчен расстоянием. Торпеды вокруг парили облаком светляков, а за ним, ярче семи Венер в земных сумерках, пылали дюзовые хвосты кораблей, добивавшихся гибели «Бритвы».

И на одном из них была Наоми.

Бобби вздохнула.

— Знаешь, из тех звезд тысяча теперь наша. Это сколько же? Три десятитысячных процента от Галактики? Вот за что мы сражаемся?

— Ты так думаешь?

— А ты нет?

— Нет, — сказал Алекс. — Мне видится, что мы деремся за больший кусок мяса от добычи и за право первыми подойти к водопою. За самку. За богов, в которых мы верим. За возможность урвать больше денег. Обычные поводы для войн приматов.

— За детей, — добавила Бобби.

— За детей?

— Да. Каждый хочет добиться для своих детей большего, чем было у него. И чем получат чужие дети. Как–то так.

— Да, пожалуй, — согласился Алекс и, переключив свой экран на тактическую программу, вывел на него последние данные по «Пелле».

К ней все еще было пришвартовано дешевое гражданское суденышко. Алекс не знал, собираются злодеи что–то вывезти или что–то принимают на борт. На данный момент это было единственное судно невоенного дизайна в их маленькой эскадре. Наоми больше не выходила на связь. Он не знал, хороший это знак или нет, и не мог удержаться — каждые пять минут проверял «Пеллу», как засохшую ранку ковырял.

— Ты когда–нибудь волновался за своего ребенка? — спросила Бобби.

— У меня его нет, — ответил Алекс.

— Нет? А я думала, есть.

— Нет, — повторил он. — Никогда не было возможности, понимаешь? Или возможность мне не подходила. А у тебя?

— Никогда и не хотелось, — сказала Бобби. — Мне более чем достаточно имеющейся родни.

— Да… семья.

Бобби минуту помолчала.

— Ты думаешь о ней?

— Ты о Наоми?

— Да.

Алекс повернулся в кресле. Скафандр Бобби растянулся от стены до стены, задействовав сервомотор, чтобы закрепить ее. Бобби походила на распятую. В полу осталась дыра от вырванных амортизаторов, и нетрудно было поверить, что она вломилась сюда сквозь палубу. Лицо ее каким–то образом выглядело и сочувственным, и жестким.

— Конечно, думаю, — признался Алекс. — Она совсем рядом. И, скорее всего, в беде. Хотя я никак не пойму, как ее вообще туда занесло. Очень скоро нам на помощь прискачет кавалерия, и я ума не приложу, что тогда делать: помочь им в атаке на «Пеллу» или защищать ее.

— Тяжело, — кивнула Бобби. — Но у нас свое задание: доставить Смита на Луну. Нам бы свою вахту отстоять.

— Знаю. Но все равно думаю. Все ломаю голову, как бы использовать оставшиеся у нас торпеды, чтобы заставить их выдать ее нам.

— Хоть один правдоподобный план сложился?

— Ни единого, — вздохнул Алекс.

— Нет ничего хуже, чем выполнять долг, когда он велит оставить в беде кого–то из своих.

— Да уж… — Алекс проверил сведения по «Пелле». — Знаешь, может быть…

— Стой свою вахту, моряк. И не спи на посту. Опять ОТО.

Алекс уже увидел и приступил к коррекции курса.

— Оптимисты эти поганцы, надо отдать им должное.

— Может, надеются, что ты задремал.

Жизнь в переполненной шлюпке была странной и неудобной. Чтобы попасть из пилотского кресла в гальюн, Алексу и премьер–министру приходилось протискиваться мимо скафандра Бобби. А Бобби приходилось выгонять Смита на освободившееся место, чтобы в его тесной каютке снять и снова надеть боевую броню. Спать в этой каюте по очереди никто даже не предлагал.

Смит показал себя приятным в общении человеком — вежливым и внимательным. В памяти всплывало выражение: «без острых углов». Алекс перестал следить за марсианской политикой примерно с обнаружения Медленной Зоны и понятия не имел о политической программе этого человека. Разговаривали же — если вообще разговаривали — все о мелочах: о марсианской поп–культуре времен их молодости, о благодарности Смита за усилия по его спасению, об Илосе и том, что там случилось. Алекс подозревал, что Смит немножко робеет перед ним, как поклонник перед звездой. Это, если вдуматься, было очень даже странно.

И все же, когда Смит, высунув голову из каюты, сказал Бобби, что ей поступило личное сообщение от Авасаралы, он чем–то походил на секретаря, не решающегося оторвать босса от важных дел. Алексу захотелось его успокоить, но любые слова сделали бы ситуацию еще более неловкой.