Игры Немезиды

В пространстве между корпусами был вакуум, и большой веры в то, что внешний корпус герметичен, не было. Один из оставшихся костюмов мог удерживать воздух около пяти минут без баллона, и она смогла установить радио в пассивный режим и сделать слабое эхо собственного голоса из фальшивого сообщения остаточным зарядом в проводах. Шлюз, который должен был работать на вход и выход для доступа к обслуживанию, был вывезен, чтобы не бросать его тут, но она могла превратить всю инженерную палубу в импровизированный шлюз. Закрыв люк на остальную часть корабля, выдавить панель доступа в пространство между корпусами. Она выделила себе две минуты, чтобы найти что-нибудь полезное — силовой ретранслятор, используя который она могла бы повредить двигатель, заставить его отключиться, кабели системы передатчика, незащищенную консоль, у которой есть диалог с компьютером — и две минуты, чтобы выйти. Тридцать секунд, чтобы закрыть и герметизировать панель доступа и надуть инженерную палубу, открыв люк. Она будет терять полную комнату воздуха, но только одну комнату.

Она надела шлем и проверила герметичность, потом открыла панель доступа. Та сначала сопротивлялась, а потом подалась разом. Ей показалось, что она чувствует, как поток утекающего воздуха проходит мимо нее, но скорее всего, это все было в ее воображении. Двадцать секунд уже ушло. Она выбралась в вакуум между корпусами. Темнота была полная, все равно как если бы она закрыла глаза. Она постучала по кнопкам управления костюма, но он не дал ни лучика света.

Она отступила, закрыла панель доступа, открыла люк и сняла шлем.

— Свет, — сказала она в пустоту. — Понадобится немного света.

Монитор висел на проводах, спрашивая у нее пароль. Он был просто засунут в проем панели доступа, и наполнял пространство между корпусами светом, столь тусклым, что в нем нельзя было различить цвета. Тени от стоек и лонжеронов делали окружающую тьму глубже, а формы — невозможными для восприятия. У нее было сорок пять секунд до того, как она должна была вернуться. Это был уже пятый раз, как она пыталась соскоблить изоляцию с проводов. На нормальном корабле они были бы защищены кабель-каналом. На этом куске дерьма проводка крепилась прямо к корпусу на слой пожелтевшей эпоксидки. С одной стороны, это было благословение. С другой, она была в ужасе, что когда-то доверила этому кораблю жизнь. Если бы она провела осмотр межкорпусного пространства до того, как покинуть Цереру, она спала бы в костюме поддержания жизни весь путь до «Пеллы».

Покрытие освободилось. Тридцать секунд. Она взяла немного добытого провода и закоротила цепь. Толстая искра выскочила, и мир пошевелился. По всему пространству, возможно. В четырех метрах от нее, индикатор горел янтарем, и она падала набок. С дополнительным освещением она увидела круглое, толстое дерево маневрового двигателя. Она протянула руки, ухватилась за стальную стойку. Когда она надавила на нее шлем, гул драйва заглушил призрачный тихий радиоприемник. Она дотянулась до провода, сломала соединение, и гул остановился.

Время вышло, она перевернулась, у нее кружилась голова. Значит корабль вращается. У нее не было никакого способа узнать, как быстро, но Кориолиса было достаточно, чтобы заставить ее споткнуться на обратном пути.

Когда панель закрылась, люк открылся, и шлем снова был снят. Она неподвижно сидела, пока возвращалось ее равновесие. Потом, передвигаясь осторожно, пьяной походкой, она нацарапала новую информацию на стену. Она составляла карту секретов корабля записывая все что удалось найти. Она достаточно устала, чтобы не доверять своей памяти. С момента начала отсчета, она сделала 30 вылазок. Сейчас впервые ей удалось что то сделать. Это был только один двигатель, но теперь корабль вращался, наматывая круги вокруг прямой ускорения. Теперь сила ускорения гасилась изменением углового момента, а значит она не попадет к Джиму так быстро. Возможно она выиграла немного времени.Это могло затруднить дальнейшие действия, но она выросла в поясе и на кораблях. Кориолис и головокружение не были новым для нее. Она знала, что чувства силы и благополучия, которые она испытывала, были слишком в сравнении с тем что ей действительно удалось, но она все равно улыбнулась

Тридцать вылазок. Два с половиной часа чистого времени в вакууме. Не учитывая время на то, чтобы освежить воздух в костюме и спланировать следующий выход. Может, пять часов в общем с тех пор, как она это начала. Она была обессилена. Она чувствовала это по состоянию мышц и боли в суставах. Она не ела — не могла есть. Она чувствовала жажду и первые приступы головной боли от подступающего обезвоживания. Особых причин думать, что она все это переживет, не было. Поэтому она с удивлением отметила, что она счастлива. Это проявлялось не тем мощным, иррациональным, опасным весельем эйфорической атаки, а чем-то вроде удовольствия и в то же время расслабленности.