Игры обмена

Для какой-то данной экономики торговый баланс — нечто сравнимое с балансом купца в конце года: либо он выиграл, либо проиграл. В приписываемом сэру Томасу Смиту «Рассуждении об общем благосостоянии сего Английского королевства» (“Discourse of the Common Weal of this Realm of England”, 1549) читаем: «Нам всегда надлежит остерегаться покупать у иностранцев больше, нежели мы им продаем»²³⁵. Фразой этой сказано самое важное, что следует знать о балансе; может быть, то, что относительно него знали всегда. Ибо эта мудрость не нова: так, разве не обязывало английских купцов их правительство задолго до 1549 г. возвращать в Англию в виде чеканенной монеты часть прибылей от их превышавших закупки продаж за границей? А иноземные купцы со своей стороны должны были, прежде чем покинуть остров, вновь вложить доходы от своих продаж в английские товары. «Рассуждение о торговле...» (“A Discourse of Trade…”) Томаса Мэна, написанное в 1621 г., дает [нам] теорию баланса, правильную и свидетельствующую о полном понимании существа дела. Современник Мэна, Эдвард Мисселден, мог написать в 1623 г.: «Раньше мы ощущали это чувством; ныне же знаем это от науки» (“Wee felt it before in sense; but now wee know it by science”)²³⁶. Разумеется, речь шла о теории элементарной, весьма далекой от современных концепций, которые рассматривают одновременно целую серию балансов — торговый, расчетный, рабочей силы, капиталов, платежный. В ту эпоху торговый баланс был всего лишь взвешиванием в ценностном выражении товаров, обмененных между двумя нациями, итогом взаимного импорта и экспорта, или, вернее, балансом взаимных долгов. Например, «ежели Франция должна Испании 100 тыс. пистолей, сия же последняя должна Франции 1500 тыс. ливров», то при стоимости пистоля в 15 ливров все уравнивалось. Но «как таковое равенство бывает редко, становится необходимым, чтобы нация, каковая должна более, вывезла бы металлы в оплату той части своих долгов, кою она не может возместить»²³⁷.

Дефицит может на время быть покрыт векселями, т. е. отсрочен. Если же он сохраняется, то, разумеется, покрывается переводом [долга] в металле. Именно такой трансферт, когда мы, историки, можем его наблюдать, и есть искомый индикатор, который вносит ясность в проблему взаимоотношений двух наших экономических единиц, одна из коих заставляет другую, желает та того или нет, расстаться с частью ее запасов монеты или драгоценного металла.

Вся меркантилистская политика стремилась к по меньшей мере уравновешенному балансу. Речь шла о том, чтобы всеми средствами избегать вывоза драгоценных металлов. Так, если бы в январе-феврале 1703 г. вместо того, чтобы для английских войск, сражавшихся в Голландии, закупать припасы на месте, им отправили «зерно, мануфактурные изделия и прочие продукты», то соответствующие суммы денег «могли бы остаться» на острове. Подобная мысль могла прийти лишь в голову правительства, одержимого боязнью потерять свои металлические запасы. Оказавшись в августе того же года перед лицом необходимости выплатить Португалии по условиям договора лорда Метуэна^*BQ субсидии наличными деньгами, Англия предложила выплатить их зерном и пшеницей, «дабы одновременно и выполнить свои обязательства, и успокоить озабоченность, вызывавшуюся нежеланием вывозить наличные деньги королевства»²³⁸.

Впрочем, «достичь баланса»²³⁹, уравновесить экспорт и импорт — это был лишь минимум. Лучше всего было бы иметь положительный баланс. То была мечта всех меркантилистских правительств, отождествлявших национальное богатство с денежными запасами. Все такие идеи возникли, что довольно логично, одновременно с появлением территориальных государств: едва родившись, государства оборонялись, должны были обороняться. С октября 1462 г. Людовик XI принимал меры, чтобы держать под контролем и ограничить вывоз в Рим «золота и серебра в разменной монете и иного, кои могли бы быть отчуждены, изъяты и вывезены за пределы нашего королевства»²⁴⁰.

ЦИФРЫ, НУЖДАЮЩИЕСЯ В ИСТОЛКОВАНИИ