Игры обмена

Поскольку обмен столь же древен, как и история людей, историческое исследование рынка должно охватывать все вообще прожитые и поддающиеся наблюдению времена и попутно принять помощь других наук о человеке, их возможных объяснений, без чего оно бы не сумело охватить эволюцию, долговременные структуры и конъюнктуру — созидательницу новой жизни. Но если мы принимаем подобное расширительное толкование, мы втягиваемся в громадное, по правде говоря без начала и конца, обследование. Свидетельствуют все рынки — ив первую голову обращенные в прошлое пункты обменов, еще видимые сегодня то тут, то там формы древних реальностей, подобные все еще живущим [биологическим] видам допотопного мира. Признаюсь, меня приводят в восторг нынешние рынки Кабилии, регулярно возникающие посреди пустого пространства ниже уровня громоздящихся на окружающих скалах деревень²⁹⁶; или сегодняшние рынки Дагомеи^*BU с их ярчайшими красками, тоже располагающиеся вне деревень²⁹⁷; или же примитивные рынки в дельте Красной реки, тщательнейшим образом обследованные недавно Пьером Гуру²⁹⁸. И множество других — ну хотя бы еще недавние рынки хинтерланда Баии, поддерживавшие контакт с пастухами полудиких стад внутренних районов²⁹⁹. Или еще более архаичные церемониальные обмены, виденные Малиновским на островах Тробриан, к юго-востоку от [бывшей] английской Новой Гвинеи³⁰⁰. Здесь сходятся сегодняшний день и глубокая старина, история, предыстория, полевые антропологические исследования^*BV, ретроспективная социология, изучающая архаические общества экономическая наука.

Карл Поланьи, его ученики и его верные сторонники приняли вызов, брошенный этой массой свидетельств³⁰¹. Они кое-как овладели ею, чтобы предложить объяснение, почти что теорию: экономика, которая представляет собой лишь «подсовокупность», «подмножество» социальной жизни³⁰² и которую последняя включает в свою сеть и в свою [систему] принуждения, только поздно — и то с оговорками! — освободилась от этих многообразных уз. Если верить Поланьи, то потребовалось бы ждать полного, «взрывного» распространения капитализма в XIX в., чтобы произошла «великая трансформация», чтобы «саморегулирующийся» рынок приобрел свои подлинные размеры и подчинил себе до того времени господствовавшую социальную сферу. До

_{Традиционный рынок в Дагомее (Бенин) сегодня — посреди природы, вне пределов деревень. Фото Пику.}

этой перемены будто бы существовали только, так сказать, рынки «на поводке», ложные рынки или вообще не рынки.

Как примеры обмена, который не зависел от так называемого «экономического» поведения, Поланьи называет церемониальные обмены под знаком реципрокации; или редистрибуцию ценностей примитивным государством, конфискующим продукт; или же торговые порты (ports of trade), эти нейтральные пункты обмена, где купец не был законодателем и лучшим образцом которых были бы гавани финикийских колоний вдоль побережий Средиземного моря, где в определенном месте на ограниченном оградой пространстве практиковали «немую торговлю». Короче, следовало бы делать различие между trade (торговлей, обменом) и market (рынком с саморегулированием цен), появление которого в прошлом веке было социальным переворотом первой величины.

Беда в том, что теория эта целиком покоится на этом различении, основанном — и то с оговорками — на нескольких разнородных обследованиях. Конечно же, ничто не препятствует введению в спор о «великой трансформации» XIX в. потлача и кула^*BW вместо весьма разнообразной торговой организации XVII и XVIII вв. Но это то же самое, что прибегнуть в споре по поводу брачных норм в Англии во времена королевы Виктории к объяснению уз родства по Леви-Строссу*BX. В самом деле, не сделано ни малейшего усилия, чтобы обратиться к конкретной и разнообразной исторической реальности и затем исходить из нее. Нет ни единой ссылки на Эрнеста Лабруса, или на Вильгельма Абеля, или на столь многочисленные классические работы по истории цен. Два десятка строк — и вопрос рынка в так называемую меркантилистскую эпоху решен³⁰³. К несчастью, социологи и экономисты вчера, а антропологи — сегодня приучили нас к своему почти полному незнанию истории. Ведь оно так облегчало их задачу!