Игры обмена

По мере того как торговая экономика распространяется и приводит в беспорядок зону соседствующих с нею и нижележащих видов деятельности, происходит разрастание рынков, передвижка границы и модификация элементарных форм деятельности. Несомненно, в деревнях деньги редко были настоящим капиталом: они использовались для покупки земли и, следовательно, были ориентированы на социальное продвижение через такую покупку. А еще чаще они тезаврировались: вспомним о монетах в женских монистах Центральной Европы, о потирах и дискосах^*AH изготовления венгерских деревенских золотых и серебряных дел мастеров¹⁶⁹, о золотых крестах у французских крестьянок накануне Французской революции¹⁷⁰. И все же деньги играли свою роль разрушителя старинных ценностей и старинного равновесия. Батрак, сельскохозяйственный рабочий, чей счет велся в книгах нанимателя, приобрел привычку считать в денежных категориях, даже если получаемые от хозяина авансы натурой были таковы, что у него в руках к концу года, так сказать, никогда не оставалось наличных денег¹⁷¹. В долгосрочной перспективе именно в этом заключалось изменение образа мыслей. То была перемена в трудовых отношениях, которая облегчала адаптацию к новому обществу, но которая никогда не шла на пользу беднякам.

Никто лучше молодого экономиста-историка экономики из Страны Басков Эмилиано Фернандеса де Пинедо не показал, насколько оказывались затронуты неумолимым продвижением рыночной экономики деревенское население и собственность¹⁷². В XVIII в. Страна Басков обнаруживала тенденцию к тому, чтобы вполне сделаться «национальным рынком», отсюда возросшая коммерциализация земельной собственности. В конечном счете через рынок проходят церковные земли и майоратные земли, в принципе равным образом неприкосновенные. Земельная собственность разом концентрируется в немногих руках, и происходит нарастающая пауперизация и без того нищих крестьян, вынужденных с того времени и в невиданном до того числе проходить через узкое отверстие рынка труда либо в городе, либо в деревне. Именно рынок, расширяясь, вызвал эти водовороты с их необратимыми результатами. Mutatis mutandis эта эволюция воспроизводила процесс, который намного раньше привел к крупным хозяйствам английских фермеров.

Таким вот образом рынок сотрудничал с большой историей. Даже самый скромный рынок есть ступень экономической иерархии, без сомнения самая нижняя. Итак, всякий раз, когда рынок отсутствовал или был незначителен, а наличные деньги, слишком редкие, имели как бы взрывную силу, мы наверняка оказываемся на «нулевом уровне» жизни людей, там, где каждый обязан производить почти все. Немало крестьянских обществ доиндустриальной Европы еще жило на этом уровне, за пределами рыночной экономики. Путешественник, который бы на это решился, мог за гроши, по бросовым ценам купить любые плоды земли. И не было необходимости ради того, чтобы столкнуться с подобными чудесами, ездить в такую даль, как область Аракан, как то сделал в 1630 г. Маэстре Манрике, и выбирать там между тридцатью курами за четыре реала или сотней яиц за два реала¹⁷³. Достаточно было отдалиться от больших дорог, двинуться по горным тропам, оказаться в Сардинии или же остановиться в не больно посещаемой гавани на побережье Истрии. Короче говоря, жизнь рынка, которую так легко уловить, слишком часто скрывает от историка жизнь нижележащую, заурядную, но самостоятельную, зачастую автаркичную или стремящуюся к автаркии. Другой мир, иная экономика, иное общество, иная культура. Отсюда и интерес таких попыток, как попытки, предпринятые Мишелем Морино¹⁷⁴ или Марко Каттини¹⁷⁵, которые — и тот и другой — показывают то, что происходило ниже уровня рынка, то, что от рынка ускользало, и в общем дают представление о мере сельского «самообеспечения». В обоих случаях ход мысли историка был один и тот же: зерновой рынок — это, с одной стороны, есть населенное пространство, которое от такого рынка зависит, а с другой, спрос со стороны какого-то населения, чье потребление может быть рассчитано по заранее известным нормам. Если в дополнение к этому я знаю местное производство, цены, количество продукта, которое направляется на рынок, то, что потребляется на месте, и то, которое вывозится или ввозится, я могу себе представить, что происходило или должно было происходить ниже уровня рынка. Чтобы проделать это, Мишель Морино избрал отправной точкой средних размеров город Шарлевиль, а Марко Каттини — местечко в провинции Модена, местечко, жизнь которого была гораздо ближе к сельской и которое находилось в районе, лежащем несколько в стороне.

Аналогичное «погружение», но с использованием иных средств, удалось Иву-Мари Берсе в его недавней диссертации о восстаниях кроканов^*AI в Аквитании в XVII в. В свете этих восстаний он восстанавливает характер мышления и мотивации поведения населения, которое слишком часто ускользало от внимания историков. Мне особенно нравится то, что он говорит о склонном к насилию народе в деревенских тавернах, этих взрывчатых местах¹⁷⁶.