Игры обмена

Это тем не менее отнюдь не упростило мою задачу. По четыре, по пять раз я переписывал главы, которые вы прочтете. Я их обсуждал в Коллеж де Франс и в Практической школе высших исследований, писал — и затем переписывал от начала до конца. Один из друзей Анри Матисса, который ему позировал, рассказал мне, что тот имел обыкновение по десять раз снова и снова начинать свои рисунки, день за днем выбрасывая их в корзину, чтобы остановиться только на последнем, где находил наконец, как он думал, чистоту и простоту линий. К несчастью, я не Анри Матисс. И я даже не уверен, что последний вариант моего текста будет самым ясным, наиболее соответствующим тому, что я думаю или пытаюсь думать. Чтобы утешиться, я повторял себе изречение английского историка Фредерика У. Мейтленда (1887 г.), гласящее, что «простота — не отправная точка, а цель»², порой же, при определенном везении, завершающий момент.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АВПР — Архив внешней политики России

“Annales E.S.C.” — “Annales: Economies, Sociétés, Civilisations”

A.E. — (Ministère des) Affaires Etrangères

A.N. — Archives Nationales

A.d.S. Firenze — Archivio di Stato di Firenze

A.d.S. Genova — Archivio di Stato di Genova

A.d.S. Lucca — Archivio di Stato di Lucca

A.d.S. Napoli — Archivio di Stato di Napoli

A.d.S. Venezia — Archivio di Stato di Venezia

A.V.P. — Archives de la Ville de Paris

B. N. — Bibliothèque Nationale

PRO — Public Records Office

ЦГАДА — Центральный Государственный архив древних актов

Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

На первый взгляд экономика — это две огромные зоны: производство и потребление. В первой все начинается и возобновляется, во второй все завершается и уничтожается. «Общество, — говорит Маркс, — не может перестать производить, так же, как оно не может перестать потреблять»¹. Истина общеизвестная. Прудон говорил почти то же самое, когда утверждал, что единственная очевидная цель человека — работать и есть. Но между двумя этими мирами втискивается третий, тонкий, но живой, как речушка, и тоже узнаваемый с первого взгляда: обмен, или, если угодно, рыночная экономика. На протяжении столетий, которые изучаются в этой книге, она несовершенна, прерывиста, но уже навязывает себя — и она определенно революционна. В [рамках] целого, которое упорно тяготеет к рутинному равновесию и выходит из него разве только для того, чтобы снова к нему же возвратиться, она представляет зону перемен и новаций. Маркс ее обозначает как сферу обращения²— выражение, которое я по-прежнему продолжаю считать удачным. Несомненно, слово «обращение», пришедшее в экономику из физиологии³, охватывает слишком много вещей сразу. Если верить Ж. Шеллю, издателю полного собрания сочинений Тюрго⁴, последний подумывал о том, чтобы написать «Трактат об обращении», где шла бы речь о банках, о системе Лоу, о кредите, денежном курсе и торговле, наконец, о роскоши, т. е. почти обо всей экономике, как ее тогда понимали. Но разве термин «рыночная экономика» не приобрел сегодня также расширительный смысл, который бесконечно превосходит простое значение обращения и обмена?⁵

Итак, три мира. В первом томе этого труда мы отвели главную роль потреблению. В последующих главах мы займемся обращением. Очередь трудных проблем производства наступит последней⁶. Не то чтобы можно было бы оспаривать мнение Маркса или Прудона о них как о важнейших. Но наблюдающему в ретроспективе, а именно таков историк, трудно начинать с производства — области запутанной, которую нелегко очертить и которая еще недостаточно описана во всех своих деталях. Напротив, обращение обладает тем преимуществом, что легко доступно наблюдению. В нем все подвижно и говорит об этом движении. Шум рынков безошибочно достигает наших ушей. Право же, без всякой похвальбы, я могу увидеть купцов-негоциантов и перекупщиков на площади Риальто в Венеции около 1530 г. из того же окна дома Аретино, который с удовольствием ежедневно созерцал это зрелище⁷. Могу войти на амстердамскую биржу 1688 г. и даже более раннюю и не затеряться там — я едва не сказал: играть на ней, и не слишком бы при этом ошибся. Жорж Гурвич сразу же возразил бы мне, что легко наблюдаемое рискует оказаться ничтожным или второстепенным. Я не так в этом уверен, как он, и не думаю, что Тюрго, взявшийся за весь комплекс экономики своего времени, был бы совершенно не прав, выделив обращение. И потом, генезис капитализма жестко привязан к обмену — разве это не заслуживает внимания? Наконец, производство означает разделение труда и, значит, обязательно обрекает людей на обмен.