Игры обмена

Я охотно объяснил бы этими разрывами и этим запаздыванием неугасающий блеск ярмарки в Больцано, на альпийских перевалах, ведущих в Южную Германию. Что же касается столь оживленных ярмарок итальянского Юга (Mezzogiorno), то каким же скверным признаком они были для его экономического здоровья³⁶⁷! В самом деле, если экономическая жизнь ускорялась, ярмарка, эти старые часы, не поспевала за новым ускорением; но как только эта жизнь замедлялась, ярмарка вновь обретала смысл существования. Именно таким образом объясняю я состояние Бокера — ярмарки, так сказать, «исключительной», ибо она «пребывает в застое в период подъема (1724–1765)» и «переживает подъем, когда все вокруг в упадке», с 1775 по 1790 г.³⁶⁸

В течение этого унылого периода, который в Лангедоке и, может быть, в других местах не должен был быть уже «настоящим» XVIII в., производство выбрасывает на ярмарку Мадлен свои неиспользованные излишки и открывает кризис «завала», как сказал бы Сисмонди. Но где бы в те времена мог этот завал найти другой сбыт? Я не возлагаю вину за этот противоречащий общему течению рывок Бокера на роль иностранной торговли, но на первый план ставлю саму экономику Лангедока и Прованса.

Несомненно, именно в такой перспективе надлежит понимать немного наивный прожект одного француза доброй воли, некоего Тремуйе, от 1802 г. Дела идут плохо. Тысячи мелких парижских торговцев на грани разорения. Однако же существует решение — и такое простое! Создать в Париже грандиозные ярмарки у самых границ города, на площади Революции. На этом обширном пустом пространстве автор представляет себе аллеи, разбитые в шахматном порядке, обрамленные лавками и огромными загонами для скота и для непременных лошадей³⁶⁹. К несчастью, прожект плохо аргументирован, когда доходит до изложения экономических выгод операции. Может быть, автору они представлялись настолько само собой разумеющимися, что он не счел необходимым разъяснить это?

ХРАНИЛИЩА, ПАКГАУЗЫ, СКЛАДЫ, АМБАРЫ

Медленный, зачастую неощутимый (a порой и спорный) упадок ярмарок ставит еще немало проблем. Рихард Эренберг полагал, что они пали, не выдержав конкуренции бирж. Андре Сэйу раздраженно возразил: тезис, не выдерживающий критики³⁷⁰. Тем не менее, если ярмарки в Пьяченце были центром торговой жизни в конце XVI и в начале XVII в., новым центром мира вскоре станет амстердамская биржа. Одна форма, один приводной механизм одержал верх над другим. Неважно, что биржи и ярмарки сосуществовали на протяжении веков (и это не менее верно!): такая замена не совершается в один день. И потом, если амстердамская биржа, бесспорно, завладела обширным рынком капиталов, она также организовывала на очень высоком уровне и движение товаров (перец или пряности из Азии, зерно и товары Прибалтики). По мнению Вернера Зомбарта, именно на товарном «этаже» перевозят, складируют, отправляют снова и именно здесь следует искать верных объяснений. Ярмарки существовали всегда, в XVIII в. они оставались местом сосредоточения товаров. Последние оставляли здесь про запас. Но с ростом населения, с уже катастрофическим разрастанием городов, с медленным улучшением потребления оптовая торговля могла развиваться, только выйдя из русла ярмарок и организовавшись независимым образом. Эта автономная организация с ее складами, амбарами, хранилищами и пакгаузами обнаруживала тенденцию занять место переживавших закат ярмарок благодаря своей регулярности, которая заставляет вспомнить о лавке³⁷¹.

Это объяснение правдоподобно. Но Зомбарт, несомненно, заходит в нем слишком далеко. Для него важно знать, будет ли оптовый склад, где скапливается товар, в двух шагах от

_{Пакгауз, куда флорентийский купец поместил свои товары, выгруженные в Палермо. Миниатюра фламандского художника, иллюстрирующая французский перевод «Декамерона», сделанный Лораном Премьерфэ (1413 г.). Bibliothèque de VArsenal, Ms 5070, f. 314 r°. Фото Национальной библиотеки.}

клиентуры, постоянно функционировать «естественным образом», naturaliter — и тогда он всего лишь хранилище, — либо mercantaliter, т. е. как торговое учреждение. В каковом случае склад есть лавка более высокого ранга, и все же лавка, хозяин которой — оптовый купец, купец-“grossier”, или, как станут вскоре более благородно выражаться, «негоциант»³⁷². У ворот склада товары отпускаются перекупщикам в больших количествах, “sous cordes” («под веревками»), как принято говорить, т. е. даже не вскрывая тюки³⁷³. Когда началась оптовая торговля? Может быть, в Антверпене, во времена Лудовико Гвиччардини (1567 г.)? ^{*AP 374} Но любая строгая хронология на сей счет будет весьма спорной.