Игры обмена

В самом деле, Европа очень рано нашла решение, и даже несколько решений. Так, в Генуе, Флоренции, Венеции великим новшеством стал с XIII в. вексель, который внедрялся в оборот мелкими шажками, но все же внедрялся. В Бове первые наследства, в которых упомянуты векселя, датируются не ранее 1685 г., года отмены Нантского эдикта⁴⁶⁸. Но Бове — всего лишь провинциальный город. Другой вид денег, рано созданный в Венеции, — облигации государственного займа. Мы видели, как в Амстердаме, в Лондоне, в Париже в биржевые котировки включались акции компаний. Добавьте к этому «банковские» билеты различного происхождения. Вся эта бумага представляла огромную массу. В те времена мудрецы утверждали, что она не должна превосходить более чем в 3–4 раза массу металлических денег⁴⁶⁹. Но в Голландии или в Англии в определенные периоды было вполне вероятным соотношение 1 к 15 и более⁴⁷⁰. Даже в такой стране, как Франция, где «бумага» приживалась плохо (а после опыта Лоу даже считалась опозоренной), где позднее билет Французского банка долгое время будет обращаться с трудом и только в Париже, «торговые векселя, которыми измеряется объем кредита… в 5–6 раз превышали накануне 1789 г. сумму обращавшейся металлической монеты»⁴⁷¹.

В этом вторжении бумажных денег, необходимых для обменов, биржи, а также банки играли крупную роль. Выбрасывая всю эту бумагу на рынок, они создавали возможность в одно мгновение перейти от облигации государственного займа или акции к оплате наличными. Я думаю, что в этом пункте, где прошлое смыкается с экономической современностью, не требуется дополнительных объяснений. Но по контрасту мне кажется заслуживающим внимания один французский текст начала XVIII в. — мемуар не датированный, но который мог быть написан около 1706 г., следовательно, за два десятка лет до нового открытия биржи [на улице Вивьенн]. Ренты на Ратушу, датируемые с 1522 г., могли бы сыграть во Франции ту же роль, что и английские annuities (аннуитеты^*AT). Но ведь они остались помещением капитала главы семейства, надежной ценностью, зачастую в неизменном виде передаваемой по наследству, к тому же их трудно было продавать. Продажа предполагала уплату пошлины и «бесконечную волокиту» с участием нотариуса. Вследствие этого, поясняет французский мемуар, «городские ренты суть для коммерции мертвое богатство, коим те, что ведут дела, могут воспользоваться не более, нежели своими домами и своими землями. Плохо понятый интерес частных лиц в сем отношении весьма повредил интересу общественному». Дело станет ясным, продолжает автор, ежели сравнить эту ситуацию с положением в Италии, Англии и Голландии, где «государственные акции [продаются и передаются], как всякая недвижимость, без издержек и без восковых печатей [нотариусов]»⁴⁷².

Быстрый переход от бумаг к деньгам и наоборот — это, бесспорно, одно из существеннейших преимуществ фондовых бирж. Английские annuities были не только Windhandel («торговлей ветром»). Они были также вторыми деньгами, достаточно обеспеченными и имевшими то достоинство, что одновременно приносили процент. Если владелец нуждался в наличности, он мгновенно получал ее на бирже в обмен на свои бумаги. Легкая ликвидность, обращение — не в этом ли заключался секрет голландских или английских деловых успехов, один из их секретов? Если поверить в том полному энтузиазма итальянцу, в 1782 г. англичане располагали на «Чейндж-алли» «более богатыми копями, чем те, какими Испания владеет в Потоси и в Мексике» ("una mina più doviziosa di quella che la Spagna possiede nel Potosí e nel Messico”)⁴⁷³. Пятнадцатью годами раньше, в 1766 г., Ж. Аккариас де Серионн тоже писал в своей книге «Интересы европейских наций»: «Биржевая игра на государственных ценных бумагах есть одно из великих средств… которое поддерживает в Англии кредит; курс, который ажио придает им на лондонском рынке, определяет их цену на иностранных биржах»⁴⁷⁴.

А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ?

Спросить себя, была или не была Европа на той же стадии [развития] обменов, что и другие плотно заселенные регионы мира, привилегированные, как и она, группы человечества, означает задать себе решающий вопрос. Но производство, обмен, потребление на том уровне, на каком мы их до сего времени описывали, суть элементарные обязанности для всех людей. Они не зависят ни от древнего или недавнего выбора, сделанного их цивилизацией, ни от отношений, которые они поддерживают со своей средой, ни от характера их обществ, ни от их политических структур, ни от прошлого, которое довлеет над их повседневной жизнью. Эти простейшие правила не имеют границ. И, следовательно, как раз на таком уровне сходства должны быть более многочисленны, нежели различия.

РЫНКИ И ЛАВКИ ВЕЗДЕ