— Я видела, что она возится с ремнём, но я ничего не сделала, потому что спешила. А потом этот грузовик… и мне всё было некогда. Если бы я проверила ремень, с ней бы ничего страшного не случилось… Но я так спешила, — она отвела глаза в сторону. — Прости, Джек.
«Господи, она считает, что это она виновата… Что ей сказать?» — думал он, потрясённый услышанным.
— С Салли всё будет в порядке, детка, — выговорил он наконец, поднёс руку Кэти к губам и поцеловал. — И с тобой тоже. Остальное все неважно.
— Но…
— Никаких «но».
Она повернула к нему лицо и попыталась улыбнуться, несмотря на слезы, катившиеся из глаз.
— Я говорила с доктором Эллингстоуном из Хопкинса — он приходил сюда и видел Салли. Он говорит… он говорит, она поправится. И он говорит, что это Шапиро спас её.
— Я знаю.
— Я даже не видела её… Я помню только мост, а очнулась я всего два часа назад, и… О Джек!..
Он крепко сжал её руку и наклонился, чтобы поцеловать её в губы, но не успел коснуться их, как оба они разрыдались.
— Всё будет хорошо, Кэти, — сказал Джек, сам тоже начиная верить, что все придёт в норму. Жизнь его ещё не кончилась.
«Но кое для кого кончится», — сказал он себе. Эта мысль пришла как бы со стороны, родилась в той части мозга, что уже заглядывала в будущее. Мысль о том, кто был причиной всего этого, родила в нём холодную ярость, и успокоить её могла только смерть той сволочи.
Время печали подходило к концу, уносимое в прошлое его собственными слезами. Оно ещё не ушло совсем, но голова его уже начала думать о том времени, когда чувства его успокоятся. Почти успокоятся. Но одно чувство всё-таки не будет знать покоя. И хотя он может держать его под контролем, тем не менее он будет слушать то, что диктует это чувство. И пока он не избавится от него, ему не суждено вновь обрести радость жизни.
Какова бы ни была ситуация, а бесконечно плакать невозможно. Кэти провела рукой по мокрому от слез лицу мужа. Теперь она по-настоящему улыбалась. Джек давно не брился, и касаться его было все равно, что касаться наждачной бумаги.
— Который час?
— Пол-одиннадцатого, — сказал Джек.
— Тебе надо бы поспать, — сказала Кэти.
— Да, надо бы, — согласился он и потёр глаза.
— Привет, Кэти, — сказал, входя в палату, Робби. — Я пришёл за ним.
— Хорошо.
— Мы остановимся в «Холидей Инн», неподалёку отсюда.
— Мы? Робби, ты не должен…
— Оставь это, Джек, — сказал Робби. — Как ты, Кэти?
— Голова болит так, что не поверишь.
— Рад снова видеть твою улыбку, — сказал Робби. — Сисси приедет после обеда. Что тебе привезти?
— Пока ничего не надо. Спасибо, Роб.
— Поправляйся, — Робби взял Джека за руку и потянул к двери. — Попозже я его опять привезу сюда.
Через двадцать минут они уже были в своём номере. Робби вытащил из кармана таблетки. «Врач сказал, что тебе надо это принять».
— Я не принимаю снотворного.
— Ты примешь одну, вот эту маленькую. Это не просьба, Джек, а приказ. Тебе надо выспаться. Вот.
Робби не спускал с Джека глаз, пока тот наконец не проглотил таблетку.
Через десять минут Джек уже спал. Прежде чем лечь на другую кровать, Джесон проверил запор на двери. Ему приснились те, кто устроил все это. У них был самолёт, и он всадил в него четыре ракеты. А потом их тела вываливались из пробоин, и, ещё прежде чем они упали в море, он успел ударить по каждому из них из пушки.
Бар «Клуб патриотов» находился напротив станции «Бродвей», в одном из ирландских кварталов Бостона. Название его имело отношение не столько к революции 1770-х годов, сколько выражало представление его владельца о самом себе. Когда-то Джон Донохо служил в Первой дивизии морской пехоты. Дважды раненный, он отказался уйти из своего взвода. И проделал с ним весь путь отступления. С тех пор он прихрамывал, так как на правой ноге у него не хватало четырех пальцев, отмороженных в том походе. Этим он гордился даже больше, чем наградами, помещёнными в рамку, которая висела на стене за стойкой бара, под знаменем корпуса морской пехоты. Любой человек в форме морского пехотинца получал здесь первый коктейль или кружку пива бесплатно, а в придачу и истории о Старом корпусе, в котором капрал Джон Донохо оказался по достижении восемнадцати лет.
Кроме того, он осознавал себя истинным ирландцем. Каждый год он отправлялся из бостонского Международного аэропорта Лоуген на родную землю, чтобы убедиться, где его корни, освежить произношение и отведать наилучшие сорта виски, которые по тем или иным причинам никогда не ввозились в Америку в достаточном количестве. Донохо также старался быть в курсе всего, что происходило в «Шести графствах», как он называл Северную Ирландию, дабы не терять духовной связи с повстанцами, которые мужественно сражались за избавление страны от британского ига. В его баре немало долларов было собрано для помощи тем, на Севере, немало стаканов осушалось за их здоровье и за успех Дела.
— Джонни, привет! — крикнул Пэдди О'Нил ещё с порога.