Игры политиков

И даже после триумфального завершения войны против Гитлера Черчилль упрямо не хотел впадать в оптимизм, напоминая о продолжающейся еще войне на Тихом океане и угрозе коммунизма в Европе: «Конечно, очень хотелось бы сказать вам нынче, что все наши страдания и беды позади. На этой радужной ноте я мог бы со спокойной совестью закончить свою пятилетнюю работу в правительстве… Увы! Как и в самом начале, мне приходится говорить о том, как много еще предстоит сделать и что вы и впредь должны быть готовы к тяжелой работе, к напряжению ума и тела, к новым жертвам… Ни в коем случае нельзя терять бдительность».

И Черчилль, и Рузвельт честно предупреждали, что порой всего сказать они не смогут. И уже само это признание готовило людей к недомолвкам и даже некоторой дезинформации.

Черчилль говорил в палате представителей, что секретность — важное орудие войны. «Должно быть, уважаемые парламентарии не забыли, что в прошлом июне я осудил практику членов правительства ее величества слишком часто и откровенно рассуждать на публике о нашей военной политике. Ведь, естественно, все, что говорится, особенно о только что принятых или готовящихся решениях, изучается противником и может быть использовано против нас… По причинам, о которых я уже говорил, начиная с июня мы отказались от публикации ежемесячных сводок о наших потерях на море, и я предлагаю сохранить такое положение и впредь… Если я даже глухо намекну на существование какого-то важного замысла, выиграет от этого только противник».

В первые месяцы войны с терроризмом Буш также избегал соблазнов ложного оптимизма. С огромной настойчивостью он предупреждал американцев об угрозах, с которыми приходится сталкиваться как за рубежом, так и дома. «Президент Буш, — писала «Нью-Йорк таймс», — пытается подготовить страну к длительной и потенциально дорогостоящей войне. Несмотря на сразу пришедший успех бомбовых ударов по Афганистану, легких побед не предвидится… Президент нашел верный тон для разговора с американцами об их тревогах. Он откровенно говорил о том, что новые акты терроризма могут последовать в любой момент».

Столь же откровенно говорил он и о том, что война требует секретности. Заявляя в конгрессе, что «война с терроризмом включает тайные операции, которые не раскрываются даже в случае успеха», Буш, однако же, четко определил границы секретности, дабы не угодить в капкан лжи, куда столь регулярно попадал Джонсон.

Обман, за который он заплатил самую высокую политическую цену, — это обман конгресса. В то время как Черчилль и Рузвельт получили официальные полномочия объявить войну соответственно от парламента и конгресса, а Буш — согласие на военную акцию от совместной сессии палат, Джбнсон начал войну во Вьетнаме, основываясь на двусмысленной Тонкинской резолюции 1964 года.

Полная картина военно-морского столкновения американских и северовьетнамских судов, которое и вызвало к жизни эту резолюцию, наверное, до конца так и не прояснится. Ясно, однако же, что президент весьма произвольно истолковал полномочия, которые она дает исполнительной власти. Конгрессмены и сенаторы, проголосовавшие за Тонкинскую резолюцию, считает Конкин, «не отдавали себе полного отчета в сложности самой проблемы Северного Вьетнама, не сумели ясно определить цели, а также подсчитать, хотя бы приблизительно, предстоящие расходы. Но и администрация Джонсона не сделала ни того, ни другого, ни третьего».

Воспользовавшись некоторыми формулировками Тонкинской резолюции, Джонсон начал войну, не обсудив ее всесторонне с конгрессом. Более того, лишь по окончании войны — а длилась она десять лет, — конгресс урезал расходы на нее — расходы, на которые никто фактически не испрашивал разрешения.

Придя к власти, Черчилль немедленно озаботился тем, чтобы включить в состав правительства министров-лейбористов. Сделавшись премьер-министром в мае 1940 года, он сразу же связался с Климентом Эттли. На встречу последний пришел с членом парламента от лейбористской партии Артуром Гринбергом и на просьбу Черчилля войти в состав правительства ответил согласием. Тогда Черчилль предложил ему подготовить список конкретных кандидатур. В сформированном Черчиллем правительстве национального единства Эттли занял пост вице-премьера, а многие из его товарищей по партии заняли видные государственные посты.

Черчилль мог бы потребовать от своих политических противников отступного, следуя примеру Невилла Чемберлена, и близко не подпускавшего его к власти. Равным образом и Рузвельт мог испытывать соблазн утереть нос изоляционистам-республиканцам, не дававшим ему должным образом готовить страну к войне и тем самым ослаблявшим ее. Ведь они едва не провалили рузвельтовский законопроект о наборе в армию. В общем, месть была оправдана. Но ни один из них искушению не поддался.