«Игры престолов» средневековой Руси и Западной Европы

Раздел княжений, предпринятый Святославом, оказался поворотным моментом для древнерусской государственности: с этого времени неделимое прежде в роду Рюриковичей господство над восточнославянскими племенными объединениями, почти столетие обязанными варяжским правителям Киева данью, а в случае необходимости и военной поддержкой, оказалось раздроблено. Трудно сказать, насколько беспрецедентным было это решение Святослава. По словам византийского императора Константина VII Багрянородного (912–959), сам он при жизни отца сидел на княжении в «Немогарде»[4], который можно отождествить не столько с современным Великим Новгородом, зародившимся, по археологическим данным, лишь к середине X столетия, сколько с древнейшей резиденцией новгородских князей, известной как Рюриково Городище[5].

Летописи молчат о том, на каких условиях Святослав, якобы собиравшийся перенести свою резиденцию в Переяславец на Дунае, завоеванный им во время болгарской кампании конца 960-х гг., разделил земли между своими сыновьями. Как бы то ни было, после его гибели в схватке с печенегами у днепровских порогов при возвращении на Русь в 972 г. братья нового киевского князя могли оказаться для него как деятельными помощниками в деле сбора дани с восточнославянских племенных союзов, так и потенциальными политическими противниками. Как полагает А. В. Назаренко, оснований представлять положение Ярополка особым по отношению к братьям нет, поскольку первые Рюриковичи, подобно франкским Меровингам и Каролингам, управляли землями по принципу «братского совладения» или «родового сюзеренитета», при котором власть была «прерогативой не одной личности, а всего правящего рода». Согласно мнению исследователя, «это могло быть связано с изначальным представлением о сакральной природе королевской власти», на которую распространялось «общее наследственное право, предполагавшее равное наделение всех сонаследников, причем в наиболее архаических случаях сыновья от наложниц уравнивались с сыновьями от свободных жен». Поэтому «обязательной проблемой дальнейшего государственного развития становилась необходимость выработать четкую систему престолонаследия, которая, с одной стороны, покоилась бы на родовом сюзеренитете, а с другой – гарантировала сохранение государственного единства»[6]. Эта гипотеза восходит к «родовой теории», в классической модели которой, сложившейся во второй четверти XIX столетия в трудах И. Ф. Г. фон Эверса, А. Ф. М. фон Рейца, К. Д. Кавелина и С. М. Соловьёва, княжеская власть рассматривалась как «родовое имущество», при пользовании которым старший в роду получал приоритет «в отца место». Однако, как будет показано ниже, более соответствующей источникам является мысль, выраженная в 1876 г. И. Е. Забелиным, полагавшим, что «первым и естественным законом жизни» рода было равенство братьев, вследствие чего «власть старшего брата была, собственно, власть братская, очень далекая от понятий о самодержавной власти отца», и «для родичей – братьев он все-таки был брат, от которого естественно было требовать отношений братских, так как и для родичей племянников он все-таки был не прямой отец, а дядя, от которого точно так же естественно было требовать отношений старшего родственника, но не прямого отца»[7].

Свидетельство Константина Багрянородного, как и свидетельства ПВЛ, позволяют предполагать, что первые киевские правители довольствовались присвоением экономических ресурсов и лишь позднее перешли к установлению политического господства над восточнославянскими территориями. Во второй половине X в. «освоение» племенных княжений Рюриковичами, контролировавшими из Новгорода и Киева важную торговую артерию – путь «из варяг в греки», видимо, только начиналось, поэтому, власть князя Святослава, судя по разделу 970 г., распространялась лишь на земли полян, древлян и новгородских словен.