Игры разума (ЛП)

— Я постучался, — говорит он. Потом он подходит и садится рядом. — Что случилось?

— Я не помню этого. Вообще. Я даже не знаю девушку, о которой она пишет.

Он берет письмо, читает. В письме рассказывается история об Эни и Фие, когда они были совсем маленькими. Фие исполнялось семь. Они отправились с родителями на каньон возле их дома, в горах Колорадо (я помню горы, они мне дарят чувство безопасности, скучаю по ним), где они собирались спуститься вместе, но их мама по ошибке положила веревку в ядовитое дерево, и за несколько минут у всех был ужасный зуд.

Им пришлось вернуться домой, мама плакала, а папа смеялся, он сказал, что это единственное, что он сейчас может делать, и мама начала смеяться, слезы еще больше катились по щекам. В отличие от Эни, Фиа очень сильно разозлилась, постоянно повторяя: — Я же говорила, что эти деревья опасные. Говорила, чтобы вы не прикасались к ним. Сейчас Эни больно. Я ГОВОРИЛА ВАМ.

Даже в письме Фиа знала, что правильно, а что нет.

Я так привыкла жить неправильно, что уже и не помню, что такое правильно и хорошо. Я уже не та маленькая девочка. Я не хочу быть той маленькой девочкой.

— Ты была маленькой, — говорит Джеймс. — Возможно, поэтому ты ничего не помнишь.

— Я не помню их. Моих родителей, тех людей. Когда мы должны были переезжать к тете, она продала наш дом, в тот момент я как-будто потеряла их снова, потом мы попали в школу, мой мозг, вся моя душа, я вся просто умерла, как я могла ждать их? Я не помню их. Мои родители мертвы, а я не помню их. Я пытаюсь потерять и Эни.

— Фиа, ты чего, перестань, ты —

— Если эта история правдивая, то это я виновата. Я бы могла сказать им, чтобы ничего не произошло, Эни не единственная, кто мог остановить их трагедию. Я могла. Но я не помню – я не помню – чувствовала ли я что-то в тот момент, или нет. Все произошло по моей вине.

Я не осознаю, что плачу, пока Джеймс не убирает слезы с моего лица. Он прижимает меня к себе, я лежу у него на груди, его сердцебиение ровное. Его сердцебиение не может врать.

— Это не твоя вина.

— Моя.

— Я же рассказывал тебе о своей маме?

— Она застрелилась.

— Да. Ты знала, что она создала эту школу? Раньше школа была совсем другой. Она хотела добиться того, чтобы помочь таким же, как она. Подарить им место, где их не будут считать чокнутыми. Совсем другая школа. — Его голос задумчивый. Он никогда не говорил мне ничего такого. И я знаю, что он не лжет. — Это была вся ее жизнь, она жила этим. Она помогла многим девушкам. Потом вмешался отец, изменил и разрушил все, как он умеет.

— Поэтому она покончила с собой?

— Да.

— Тогда почему? Зачем ты работаешь на своего отца? Всю информацию, которую я собираю для него. Зачем все это?

Он напрягается. — Ты говорила кому-нибудь о том, что мы делаем?

— Нет.

— Хорошо. Не говори никому.

— Но, Джеймс. Он разрушил школу твоей матери. Он уничтожил твою мать. Он разрушил меня. — Просто это мой вопрос, он давно крутится в моей голове. Если Джеймс работает на своего отца, как я не могу хотеть уничтожить и его тоже?

— Пожалуйста, хватит, не говори больше так, — говорит он, беря мою руку. — Пожалуйста, прояви терпение и доверься мне. Я всегда буду заботиться о тебе. Я обещаю.

Я закрываю глаза и позволяю ему обнять меня. Я позволяю себе поверить ему. Потому что я больше не хочу ни о ком заботиться. Даже о себе.

Ветер треплет мои волосы, когда Джеймс резко сворачивает. Дороги узкие. Лучше бы я была за рулем. Он учил меня водить, и я лучшая гонщица; больше никогда не хочу быть на пассажирском сидении. Я смеюсь. — Было весело.

— Еще как. Ты, как всегда, превзошла саму себя.

— Люди настолько глупы, когда дело касается телефонов.

— Смотря на то, что ты выполнила за десять минут то, что я задал тебе на два часа, весь оставшийся день в твоем распоряжении. Чем бы ты хотела заняться?

— Я хотела бы вздремнуть. На пляже. А потом я хочу пойти на танцы.

— Будет сделано.

Песок ослепительно белый, а вода необыкновенная. Я почувствовала себя плохо, когда представила, что не смогу описать это чувство Эни.

Нет. Никаких мыслей о Эни. Я растягиваюсь на стуле, впитываю солнце в себя. Было бы легче просто свернуться. Но так тоже хорошо. Как только я сдамся и освобожусь от чувств, от себя, опять начнут действовать только мои инстинкты, никаких мыслей.

Сейчас, когда я с Джеймсом, мне не надо думать. Не нужно чувствовать. Я иду по тропе, по которой он меня ведет. В одно и тоже время я счастлива и несчастна. Я пустое место, пусть будет так. Джеймс заботится обо мне.

— Мне позвонить Эйден, чтобы она встретила нас? — спрашивает он, снимая рубашку (как же я люблю, обожаю, когда он делает это). Он ложится возле меня. Мы не прикасаемся друг к другу, но могли бы. Он никогда не прикасается ко мне без причины.

Он очень, очень осторожный. Лучше бы он не был таким.

— А что нам нужно, чтобы Эйден встретила нас? — спрашиваю я.

— Она чувствует себя плохо.

— Ах, какое блаженство не быть Эйден. Она может чувствовать себя плохо, когда хочет, почему мы должны думать об этом?

— Прекрасная леди, не придирайтесь.

Я улыбаюсь и опускаю очки. — Ты любишь меня.