Игры с огнем. За гранью

– Я в курсе, что ты после развода чистил физиономии всем подряд аристократам и за это лишился звания, – как на духу, выдала я, собранные по коридорам сплетни.

(Да никого я не расспрашивала, они сами все! Мужики – сплетники, почище некоторых дам-с будут! Особенно мужики в ограниченном пространстве щитовой, где у них развлечений раз-два и обчелся!)

Маккой снова прищурился, сверкая на меня белозубой усмешкой с другой стороны костра.

– Любопытно, да? - в голосе звучало откровенное подтрунивание,и меня отпустило ощущение, будтo я лезу не в свое дело, а мужчина продолжил: – Да ничего там нет такого, обычная история. Влюбился, женился, все как у всех. Муж в работе по уши, жена заскучала…

Он помолчал немного, поворошил палкой угли.

– Проблемы начались, когда получил повышение. Денег стало больше, жена нелюбимую работу бросила и, вроде как, хотела посвятить себя семье, хозяйству. О ребенке подумывали, но как-то все не… а у меня обязанностей прибавилось. Лейтенантом я был месяц на щитовой – месяц дома. А капитаном месяц на щитовой, две недели дома, две недели в части с восьми до шести, плюс дежурства, плюс внеурочные… дома по большому счету почти не бывал. Она сначала обижалась, губы дула, внимания требовала. Я уговаривал потерпеть. До майора дорасти – там свободы чуть-чуть побольше, и семью можно ближе к щитовой разместить. Убедил, вроде как. Смирилась, повеселела.

Я уже догадывалась, чем закончилась эта история. Прав был лейтенант – «ничего такого». Обычное дело…

– Забеременела, наконец, - помедлив, продолжил Ивлин,и я слегка вздрогнула. – Сыну года еще не было,когда я, вернувшись, застал ее с… а! – он махнул рукой. – Потом выяснилось,что и сын не мой. Так-то.

Да уж, рассказывая веселую баечку о дядюшке Кирстене, не думала я, что разговор примет такой оборот. Мне было неловко немногo, что вот так вoт заставила человека душу выворачивать, но с другой стороны. Не хотел, не рассказал бы, верно?

– Не куксись, Феррерс, - Маккой отложил палку в сторону и сильнее откинулся на свой лежак, вытягивая ноги. - Дело прошлое. А тo почем я знаю, что тебе там наврали.

– Так уж и наврали, - недоверчиво протянула я.

– Конечно, аристократ, например, был всего один!

– И за что ты его?

– За то, что влез в работу портального мага и едва не отправил полсмены к праотцам.

Почему-то у меня не было ни малейшего сомнения в том, что в той ситуации Маккой был прав. А потому я вздохнула:

– Я бы тоже начистила.

– Тебе бы было простительно, - хмыкнул лейтенант.

Несмотря на двусмыcленность фразы в ней не было оскорбления или недовольства тем, что аристократам позволено больше, чем простым смертным. Нет, Ивлин имел в виду совсем другое – он себе не прощал, что психанул.

– Ладно, Феррерс, – перебил он мои мысли. - Хватит на сегодня откровений. Ложись спать.

– А ты?

– И я.

И, подтверждая эти слова, Маккой улегся на свой лапник, повозился и затих, закрыв глаза.

В вылазках с дядей Кирстеном у нас всегда было расписание дежурств, когда один из нас – меня и ватаги Ар-Бравлингов – должен был отважно пялиться в темноту, охраняя чужой сон. Очень ответственно дело. Я так считала, пока не узнала, что это было тоже воспитательным моментом, а не необходимостью. Дядя все равно всегда ставил «Кокон», а если кто-то попытается прогрызть «Кокон», то все в любом случае проснутся в состoянии крайней бодрости и жизнелюбия.

Я потушила костер, оставив лишь угли. «Настройки яркости на минимум, настройки тепла на максимум», – подшучивал папа в семейных походах. Феррерсы – огненный род…

Легла, покрутилась, пытаясь приноровиться к не самому удобному ложу.

Ночные шорохи. Ровное дыхание по ту сторону костра. Тепло от углей…

Тело ныло,тело устало смертельно и хотело отдыха. А тяжелая голова никак не хотела отключаться. Зря, я сейчас все это вспомнила. Всех их вспомнила.

Мы хорошо посидели у костра, и хорошо поговорили, и пока разговаривали, все казалось как-то не так уж прямо совершенно отвратительно, а вот сейчаc, в тишине и темноте… накрыло.

Ночь-ловушка подкралась на мягких лапах,и подкатило отчаяние, безнадега, осознание настигшей катастрофы. Я лежала, уткнувшись носом в собственную куртку, накинутую на лапник, и давила в себе всхлипы.

Радуйся, Мэнди.

Здесь нет влиятельных папы и мамы. И нет вереницы прославленных предков. И никто не склонит головы перед громким именем Феррерс.

Ты сама здесь, ты сама по себе, Мэнди, здесь имеет значение, что можешь и умеешь именно ты.

Ну, давай же, прояви себя, девочка!

Ты можешь здесь и сейчас показать, чего стоишь ты,именно ты – твоя и только твоя выдержка, сила,и стремление к победе,и воля к жизни!

Ну же, Мэнди, мечты сбылись!

Какая же ты,извиняюсь, дура, Мэнди…

И мне бы сейчас уйти подальше от Маккоя, да от души прорыдаться, что бы не сваливать на голову лейтенанту свои нервы, но выйти за пределы «Кокона» ночью в незнакомом мире – чистый суицид, и тому же самому Маккoю как раз и придется меня выручать. Так что, я лучше здесь тихонечко полежу.

Я и лежала.

Давилась слезами и изо всех сил следила за дыханием – когда почувствовала, как на плечо мне мягко легла широкая ладонь.