И ненависть, не рассуждающая, жгущая огнем бросается в голову, затмевая окружающий мир.
Ударить по щеке, хлестко, наотмашь, так, что, не устояв на ногах, отшатнулась в сторону, упала, смотря на него неверяще и странно.
— Я ничего дурного не сделала, господин… — а голос звучит как из глубокого колодца, ни обиды в нем, ни гнева, а изумление напополам с просьбой прощения.
— Не сделала, — отозваться глухо, чувствуя, как молоточками стучит по вискам кровь… — и не сделаешь. Пошла прочь!
Дрогнули губы, как у обиженного ребенка, наполнились слезами глаза. Отрицательно помотав головой, неловко поднялась на ноги, подковыляла и уперлась грудью в выставленную впереди ладонь.
Остановившись, смотрела в его глаза пустым, бессмысленным взглядом.
"Уходи, я ж убью тебя, глупая!"
Уходи…
Снова и снова, как заклинание, как мольбу о помощи мысленно повторяя одно и тоже…. И одна мечта — не сорваться, остаться собой, хоть в этом пересилив чужую, жестокую волю!
— Вон пошла! — крикнув, словно хлестнув, оттолкнув от себя.
— Господин? — а в глазах, только что бывших пустыми недоверие и удивление без меры.
"Ну, с чего, с чего ты решила, будто нужна? Ну, откуда ты, ТЫ свалилась на бедную мою голову? Ну, с чего ты взяла, будто буду я благодарен тебе за поцелуи и ласки? Ну, кто сказал, что я вожделею их? Что желаю…. Да нет же, желаю…. Только, даже признавшись, не мне их принять. И Песня и Любовь и Мечта — не для меня. Все когда-то выменял на жизнь сына. Все отдал, не торгуясь…. Только как же сложно жить — без половины себя! Дышать, ходить, смеяться…. И не быть! Не чувствовать себя живым. Живым!"
— Уходи, — и спокойно и тихо, словно не было урагана, грозящего утопить разум в шквале чувств.
Покачала головой, опустила взгляд, вздохнула. Отступила на шаг….
— Господин!
— Ты еще здесь?
Тишина ответом. Обхватила себя за плечи, стояла, поникнув, смотря в пол, и тихо-тихо дрожали губы. Плясали сполохи в драгоценных камнях — варварски — крупных, бесстыжих рубинах браслетов….
Так хотелось утешить…. Ведь не камень же сердце…. Не камень…!
Так хотелось обнять и прижать голову к своему плечу, стоять, наслаждаясь теплом и запахом волос, чудесным волшебством короткого момента.
Не дано….
Ах, Властитель, Хозяин, как много украл! Отобрал, позавидовав робкому счастью…. Посмеялся….
И только закусить губу или вонзить ногти в ладони, унимая душевную боль. И стоять, чувствуя…. а ничего не чувствуя, кроме душного гнева, да царапающих осколков стекла там, где положено быть душе….
— Ты меня слышала, женщина?
Короткий кивок ответом, а в глазах стоят слезы.
— Пожалейте меня, господин….
Пожалеть….?
Подойдя, помочь подняться с пола, пресекая попытки вновь вцепиться в плечи и губы, усадить в глубокое кресло, сунув в руки ей свежий платок.
— Я жалею, — и мягко и гадко, отстранившись, словно выстроив стену, — жалею. Только ты мне не нужна. И не нужно смотреть так, словно режу! Ну, зачем ты пришла? Не за лаской моей, это точно. Что ты хочешь? И кто ты?
Нет ответа. Молчание, словно дым. Сизо — алый. Духмяный. Забытый.
Усмехнувшись, бросить тело в кресло напротив, сидеть, смотря взглядом василиска, и так же, как и она, кусать губы, пытаясь обрести спокойствие. Пытаясь приманить к себе безмятежный покой.
— Я долго буду ждать ответа? — спросить, поймав ее взгляд, поняв, что молчание тянется долго, слишком долго, и тишина не просто звенит, а давит!
— Не отсылайте меня к команде, господин! — тихо, так тихо, что едва поверить, что эта знойная красотка может быть робка! — Я буду делать все, что вы скажете, я…. Я буду вам рабой, если любовницей не нужна! Только не отдавайте меня команде, мой господин!…
Тишина…. Вновь тишина, пришел черед молчать ему. Смотреть, не веря собственному взгляду. Словно как у новорожденного котенка открылись глаза, и увидел мир, совсем не таким, как мечтал увидеть.
— Кто сказал, что я собираюсь это сделать?
Вздохнула, посмотрела в лицо, обжигая взглядом, в котором засияла надежда, бросилась к ногам, вновь загоняя его в тупик! Только поморщиться в ответ.
— Право, женщина, ты странно ведешь себя.
— Господин! — а голос дрожит, голос срывается и не смеет она встать с колен. — Господин!
Целует ноги, целует расшитый, весь в бриллиантовом сиянии, ирнуальский шелк!
Рассмеяться бы! Оборвать как сон, странное это наваждение, прекратить фарс.
" Безумие! — мелькнула мысль, — дали небесные, да разве бывает так?!"
— Встань, женщина, — процедить с насмешкой, — платье испачкаешь!
Вырвать из ее рук полу собственного одеяния. Скривить презрительную мину, кивком указать на шкаф.
— Подай, там, вина и бокал.
Взять из ее рук бутыль и фиал. Налить рубиновой жидкости в прозрачное стекло, пить, крупными, жадными глотками, топя в алой влаге собственную рассудительность, волнение и страх.
— Кто ты! Как зовут? — хлещут вопросы. Ни тепла в голосе, ни света. Лед, один мерзлый, вековой лед.
— Лаэйлла, мой господин! Я… была наложницей Анамгимара….
Только скривиться, как от зубной боли, добавить вина в бокал. Встав самому подойти к шкафу и добыв второй налить его под край, протянув красавице.