На шаги, на легкие звуки его присутствия принеслась девчушка лет двенадцати, встретила поклоном, сверкнула глазищами, темными, что чернослив.
— Господина нет дома….
— Гая позови….
Унеслась, что быстроногая козочка, испарилась дымком. Он отошел к окну, смотрел на сад, на ветки, усыпанные белым цветом….
Весна! Вот и весна пожаловала. Раскрыла объятья, норовила отогреть, приголубить. А аромат плыл по улицам, кружил голову. Цвели сады, обещая блаженство.
Обернуться на звук шагов, посмотреть в лицо контрабандиста. Ком встал в горле. Ни выдохнуть, ни слова сказать, и откуда-то брызнули, соленые, непрошеные, горячие, катились по щекам, слезы.
" С дурной вестью я…"
— Чего на пороге — то? Проходи, Да-Деган….
Проходи….
Закусить губу, подняться вслед за Гайдуни по широкой мраморной лестнице, высекая едва слышный ритм стилетами каблучков.
Привел контрабандист его в знакомый кабинет, указал на кресло. Достал вино, бокалы.
Не стал отказываться от вина. Смотрел на рубин, заключенный в гранях бокала, отмечая, что дрожит рука — раньше так не дрожала. Маханул одним глотком, бросил стекло на пол, глядя, как крошатся в морозный узор прозрачные грани.
Промолчав, посмотрел за окно. Как же теснило дыхание, как же горело внутри. Давно ли сам просил у Хаттами, здесь в этом самом кабинете говоря "Если доиграюсь — моих не бросай!".
Идет игра. Только доигрался не он, нет в этом мире Хаттами. Не к кому обратиться за помощью, за поддержкой. Нет больше такого же крепкого локтя во всей Галактике. Такого отчаянного и окаянного на всем свете больше нет.
— Ты чего? — тих голос Гайдуни. Видимо, что-то почувствовал. Посмотреть в глаза контрабандиста, протянуть бы как когда-то руку, пожать бы ладонь, но не смеет. Не имеет прав.
— Я с дурной вестью, Гайдуни…. - промолчать бы. Но нельзя. Как не жгут, не мучают слова, промолчать права ему никто не давал. — Умер Хаттами.
— Ты с ума сошел, Да-Деган?!
Жестом остановить, да еще взглядом.
— Подожди писать меня в сумасшедшие! Агнамгимар, сволочь, отвез его на Эрмэ, Хозяину! Только отец твой тот еще штучка, молчать и кланяться не умеет. Разозлил Императора, так хоть умер быстро, не мучаясь…. Так что принимай дела Гильдии. Ты теперь Оллами и владелец и голова.
— Порву Анамгимара! Честью клянусь!
— Не спеши клясться. Не в твоих силах это. Мертв Анамгимар.
Дойти до окна, смотреть в усыпанный белой порошею цветения, сад! Только не смотреть в честное открытое лицо Гайдуни. Не смотреть! Не выдержит ведь, иначе. Во всем, во ВСЕМ покается!
Прислониться лбом к прохладному стеклу, унимая жар. Стоять, чувствуя, как пол покачивается под ногами, как плывет куда — то белым пароходом земля…
— Дали небесные! — тих голос, поражен, все оттенки эмоцией в этом приглушенном до шепота сочном басе — и вера и неверие и ненависть и любовь! — А ведь ты не шутишь!
Стереть кистью соль глаз, вцепиться пальцами в подоконник.
" Не шучу, Гай. Не шучу. Давно забыл о том, что есть на свете шутки…"
Только не обернуться, не видеть растерянности на лице Гайдуни. Только не смотреть парню в глаза.
"Доигрался, сволочь? Камушки спер! Гильдию получил? Радуйся!!! Видели глазки, что покупали, теперь жрите, хоть лопните!!!".
— Как же теперь? — удивленно проговорил контрабандист. — Только из долгов выкарабкались, на ноги вставать стали…. - отец так мечтал…
Обернулся резко, так что взметнулся белоснежный шелк одеяний, подошел к Гайдуни, прикоснулся рукою плеча. Чем еще мог утешить? Разве хоть что-то значат слова? Разве умерят боль?
— Ты держись, Гай. Знаю, нелегко. Но ты держись. Хаттами слез не любил. Зубы сцепи и вперед! Да живи так, что б не посрамить отца. А больше…. Разве больше мы можем?
Кивок ответом. Но не так, как пяток минут назад смотрят глаза. Словно кто-то всемогущий украл прежний взгляд. И нет бесшабашности, удали. Подменили ее серьезностью. И руки сами собой сжимаются в кулаки.
— Ты был при этом? Ты опять был в Империи?
И так же, молча, ответить знаком, опущенной головой. Стоять, чувствуя, как налипает на кожу песок вечности. Как наметает он меж ними барханы.
Разрушив наваждение посмотреть в глаза! Прямо в глаза!
— Был, — произнести чуть холодно, чуть отстранено, не позволяя клинку смысла распороть его вены. — Хаттами знал. Впрочем, что тут говорить, ты не Хаттами, и ты мне этого не простишь.
— Ты вытащил Оллами…. Стратеги говорят, у тебя странные способы… Но ты нас один раз спас.
— Один раз… я задолжал Хаттами. Теперь вот второй….
И вновь тишина. И отчего — то лезет в глаза странный, весь ломаный узор дорогого ковра, расстеленного на полу. Линии, сплетающиеся в цветы, цветы, разбегающиеся дорогами с перепутья.
И вновь вспугнута тишина, быстрым шагом, решительным! Влетел, встав на пороге, юнец — контрабандист.
— Что случилось, Пайше? — проговорил Гай, обернувшись. — что еще?
— Иллнуанари уничтожила три корабля наших союзников. Обнаглели напрочь! Знаешь,!
Отмахнулся. Не стал слушать Гайдуни… Только прошелестело, едва тронув воздух…
— Передай мои соболезнования союзникам, Пайше.
Усмехнулся Да-Деган, вспыхнули глаза волчьим заревом.