Игры с темным прошлым

– Неужели ты ничего не чувствовала?

– Нет. Только по утрам мне всегда было нехорошо… Но я-то думала, что у меня токсикоз…

– Значит, она тебя поила какой-то дрянью… Снотворным.

– А Игоря видела?

– Это фотомонтаж, уж слишком здоровые сиськи у этих баб… Можно эти фотографии отдать на экспертизу, сейчас за деньги что угодно сделают…

– Как ты думаешь, мне показать ему все это? Надо же узнать, есть ли среди его баб та, которая меня заказала…

– Ты можешь все испортить… Зато теперь я понимаю, зачем ты рассказала ему про Роберта. Могла ведь и не рассказывать… Хотела объяснить происхождение этих снимков?

– Ну да!

– Он Роберта проглотил, не надо ничего показывать, вообще сожги все это. Главное теперь – найти заказчика. Но этим вопросом займусь я. А ты сиди дома и никому не открывай. Ты же понимаешь, что на тебя идет охота…

– Оля, страшно-то как! Я думала, что сойду с ума… Надо спасибо сказать этой Дунаевой уже за то, что она вывезла меня из Болгарии…

– Она собиралась осчастливить вас этими фотографиями, – заметила Ольга.

– Но не успела же…

– Она действовала не одна, за ней стоит тот, кто ей это поручил: непосредственно заказчик и ее хозяйка…

– Откуда ты знаешь про хозяйку?

– Маша, я должна тебе кое-что рассказать…

18

Свой возраст она называла «сагановским», но никак не «бальзаковским». Это был элегантный, раскрашенный теплыми осенними, красно-оранжевыми пылающими красками возраст, когда женщина светится вся изнутри, когда глаза ее горят долгим умным пламенем, а тело отдает и принимает жизнь полнокровно, со звериной жадностью, прощаясь с драгоценной коллекцией всех чувств, связанных с наслаждением. Она не верила молоденьким женщинам, уверяющим всех (а на самом деле – только себя), что можно получить удовольствие с перезрелым, лысеющим мужчиной, успевшим растратить все свои мужские силы с многочисленными женщинами. Старик, если он исключительно богат, хорош лишь своим банковским счетом да умеренностью в любви. Что же касается настоящих чувств, то женщине, в каком бы возрасте она ни находилась, требуется молодой и сильный мужчина. Это закон природы. И она, женщина со скромным и коротким, как стежок белошвейки, именем Нина, знала этот закон и любила своих немногочисленных молодых любовников. Она вела жизнь тихую, размеренную, никогда никуда не спешила, если это, конечно, не было связано с работой, и со своими мужчинами обращалась бережно, нежно. Последняя ее любовь, молодой мужчина по имени Герман, сделала Нину почти счастливой. И не потому, что Герман не был альфонсом. Герман, как ей казалось, любил ее, был сильно привязан к ней и, даже засыпая, держал ее за руку. Чистый и восторженный, он видел в ней свою мечту, он боготворил ее, этот начитанный и романтичный мальчик, и она, по горло утонувшая в тяжких черных грехах, с ужасом думала о том, что рано или поздно все раскроется, и он бросит ее, убежит от нее, отплевываясь, как от ведьмы, жабы, ядовитой змеи…

Они благоразумно решили сдавать его квартиру, и Герман еще полгода тому назад переселился к Нине. Ей было сорок семь лет, ему – на двадцать лет меньше. Обворожительный шатен с мягкими волосами, карими глазами и нежной улыбкой, он нравился многим женщинам, но всем в многомиллионной Москве он предпочел ее, тихую ласковую женщину, закрашивающую свою седину и время от времени делающую подтяжку лица… Стройная, с длинными золотистыми волосами, утонченная женщина, с которой ему было не стыдно появиться в Большом театре (она предпочитала оперу, он – балет), Нина вызывала в Германе, помимо любовных чувств, еще и эстетические. Он словно не замечал тонких морщин на высоком выпуклом лбу, утренних припухлостей под глазами. Все казалось ему в этой женщине идеальным, женственным, божественным. Ему нравилось, как она двигается, как пьет чай, как смотрит на него долгим, любящим взглядом, словно прощаясь…

Скажи, ты ведь не бросишь меня? Он так часто произносил эту фразу, не понимая, как эти слова питают ее чувства, как придают ей силы и заставляют еще больше ценить свою последнюю, как ей казалось, любовь. Разве мог он предположить, что эти же слова готовы сорваться и с ее языка, что это она находится в постоянном страхе потерять его… Внутренняя ее жизнь уже почти готова к очищению, что осталось совсем немного, и она отойдет от своих дел, откажется от той власти и того образа жизни, которые она выдумала для себя сама, от отчаяния… Да и стоит ли подбирать слова в свое оправдание, когда их не существует? Герман не такой человек, чтобы выслушивать весь этот бред, выносить эту грязь. Он подарил ей свою любовь, свою молодость, она же ему – свой страх одиночества и свою ложь. На этом грязном фоне ее любовь потеряет свою значимость, и, думая об этом, Нина страдала, а иногда, по ночам, покинув теплую свою постель, плакала, глядя в окно… И ей казалось, что все люди вокруг чистые и счастливые, и только она одна тонет в густой и черной жиже лжи…

…Пришли из театра, разделись, и Герман попросил чаю.