Игры с темным прошлым

Он не мог не замечать ее тесной дружбы с Викторией, женщиной не в меру активной, обладающей артистической внешностью и до макушки переполненной тайнами: стоило Герману войти в комнату, где уединились подруги, как разговор их мгновенно прекращался… Несмолкающий телефон Нины, ее частые отлучки из дома, и это при том, что она нигде не работала и все время вроде бы посвящала уходу за своей внешностью: фитнес-клубы, салоны красоты, магазины… Обычная жизнь обеспеченных и обреченных на безделье домохозяек. Он знал, чувствовал, что у нее есть какая-то тайна, но предполагал почему-то, что связана она была с тихой и бессмысленной борьбой с ее бывшим мужем: Нина не раз упоминала его имя и, каждый раз краснея, произносила: «Мой просится обратно»… Муж вот уже пять лет как не давал развода, требовал встреч, пытался наладить отношения и призывал Нину, мать двоих взрослых уже детей, у которых были свои семьи, вернуться домой, к нему… А Герман не то что ревновал, его чувство по отношению к Нине скорее можно было назвать страхом потерять ее. Быть может, поэтому он старался не задавать ей вопросов, связанных с ее длительным отсутствием дома, не загонять Нину в угол своими подозрениями. А что, если у нее действительно кто-то есть? Что тогда будет с ним самим? Он же и дня без нее прожить не может! И все же внутреннее чутье подсказывало ему, что она любит его, что так же сильно привязана к нему, как и он к ней, и что испытывает она к нему чувство искреннее и сильное. И еще было нечто, что так поразило его, пока он не решил для себя, как ему относиться к внезапно открывшейся ему тайне: его реакция, когда он впервые услышал о существовании этой фирмы, об этой немыслимой идее разрушения человека изнутри, как он весь встрепенулся, занервничал, словно сверло бормашины прошло совсем рядом с его зубным нервом…. Что это было, как не интуиция?

И вот теперь, когда он знал, с какой женщиной живет, когда он пережил первое потрясение и признался себе в том, что готов простить ей все, если только она бросит заниматься этим, он должен был определиться: сделать вид, что он ничего не знает, или же поговорить с ней начистоту? Ему было стыдно признаться себе в том, что он в какой-то степени даже рад, что ее тайная жизнь не связана с любовником. Он даже попытался оправдать эту ее деятельность тяжелой и беспросветной жизнью с нелюбимым мужем, нищетой и желанием устроить свою, не зависящую ни от кого жизнь…

Прошло не так много времени с тех пор, как он узнал о Нине эту неприглядную сторону ее жизни, и вдруг скоропостижная смерть Виктории. Его губы сами прошептали, как заклятие: «Не рой яму ближнему…» Вика, помощница Нины, умерла от инфаркта, точно так же, как и все те, кому они помогли отправиться на тот свет… Вырыла кому-то глубокую яму и провалилась туда сама, разбилась насмерть…

Герман потерял аппетит, думая о Нине и о том, что им обоим грозит, если случится нечто такое, что взорвет всю эту хорошо налаженную смертоносную машину и реальная угроза в судейской мантии нависнет над хрупкой фигуркой его возлюбленной. Чем он сможет ей помочь, чем?! Это ей кажется, что ни одно из ее преступных деяний невозможно доказать, что ни она, ни Виктория, ни те узкие специалисты, участвующие в этих пахнущих кровью сюжетах, не коснулись своих жертв руками, не испачкались в кладбищенской земле… Но на самом-то деле все обстоит совершенно иначе. Не ослепли же они!.. Существуют свидетели, заказчики… Где гарантия, что теперь уже заказчики не станут шантажировать своих антиподов-свидетелей, Нину с Викторией? По логике вещей, они должны бояться друг друга.

И вот однажды он наконец услышал это ночное, тревожное и истеричное, молящее о помощи: «Герман, проснись, очень тебя прошу… Нам надо уехать отсюда, непременно надо уехать… Герман, ты слышишь меня?..»

Если бы он мог увидеть себя со стороны, то сразу понял бы, что под влиянием этой женщины он уже давно перестал быть тем Германом, каким был до встречи с ней и каким представлял себя до сих пор. Тот наивный и честный Герман, которого он любил в себе, умер в ту ночь, что провел с Ниной. Он проснулся на другое утро не только ее любовником, но и ее преданным рабом… В Нине он обрел одновременно и женщину, и мать, и сестру, и друга… Ему было с ней так хорошо, так уютно, что он уже и не представлял себе жизни без того, чтобы не видеть ее, не слышать ее голос. Он привык к ее запаху, к ее повороту головы, к улыбке и даже тому мягкому «Герман, пойдем ужинать, мой хороший», без которого, как ему казалось, он не смог бы насытиться, успокоиться и заснуть в ее нежных согревающих объятиях. Он был счастлив. Разве это не стоит того, чтобы гнать от себя все то дурное, что он узнал о своей возлюбленной?