Игры сердца

В избе было так стыло, что мороз на улице казался пустяком по сравнению с этой мертвой, стиснутой заиндевелыми бревнами стужей. Свет еле пробивался через маленькие оконца.

– Пока ты будешь деревяшки смотреть, я печку растоплю, – сказал Даня.

– Может, я… – Нелька хотела сказать, что может помочь ему в растопке, но поняла, что не стоит понапрасну сотрясать воздух такими предложениями. Тем более такой холодный воздух. – А где эти деревяшки? – спросила она.

Но как раз в это мгновенье ее глаза привыкли к полумраку, и… И она ахнула!

– Даня… – оторопело оглядывая комнату, проговорила Нелька. – Это же… вообще непонятно что такое!

– Да нет, – сказал он. – По-моему, как раз очень понятно, что это такое.

Большая, совсем без мебели комната вся была заставлена деревянными скульптурами. То есть не скульптурами, а карикатурами. Это были самые настоящие карикатуры из дерева!

На голове у маленького полураздавленного человечка сидел большой, с самодовольной рожей. На нижнем краю скульптуры было вырезано название – «Старший брат». Перевязанный веревками тюк назывался «Свобода». Вообще каждая скульптура была подписана, и Нелька читала названия с не меньшим интересом, чем разглядывала их. «Хам», «Мыслитель местного масштаба», «Кому на Руси жить хорошо», «Молох», «Слухи»…

Она переходила от одной фигуры к другой, и ей казалось, что с каждой из них можно разговаривать. Да нет, не казалось ей это – она в самом деле слышала их голоса.

Нелька оглянулась на Даню – может, и он слышит? Но он был занят только печкой. Огонь в ней уже полыхал вовсю, и Даня как раз подкладывал в жаркое пламя еще дров.

Нелька даже про скульптуры на минутку забыла, до того удивительно ей было видеть, как он опускает пальцы в огонь, словно в воду.

– Дань, – спросила она, – а тебе не горячо?

– Нет, – не глядя на нее, ответил он.

Голос у него был почему-то сердитый.

– А почему ты сердишься? – тут же спросила Нелька.

– Потому что тяга плохая. – Он наконец посмотрел на нее и улыбнулся. – Но больше не буду.

– Что не будешь?

– Сердиться не буду. Тяга – ерунда. Ну как, нравятся деревяшки?

– Ужасно! – воскликнула Нелька. – Ужасно нравятся! Они совсем живые.

– Да, – кивнул Даня. – Володя в них весь. Это друг мой, тот, который умер. Он из Москвы на Камчатку уехал. Не за туманом и запахом тайги – без всяких этих пошлостей. Он скульптор был очень хороший, а гнобили его страшно, ничего делать не давали. Про выставку, понятно, и речи быть не могло, про заказы тоже. Ну, а там он в экспедицию к нам устроился рабочим и делал что хотел. Вот, скульптуры эти… Он когда понял, что такое каменная береза, то как дитя малое радовался, честное слово. Она ведь особенная. И что Володя с ней вытворял – это не кружковые поделки из живописных природных коряжек.

– Я вижу, – кивнула Нелли. – Он правда здесь весь, твой друг. Он веселый был, наверное. Я это очень сильно чувствую, честное слово. Хотя его и не знала.

Печная дверца по-прежнему была открыта, но Даня уже не сидел перед ней на корточках, а стоял во весь рост. И отблески пламени теперь освещали его лицо снизу, и от этого выражение его лица менялось так неуловимо и завораживающе, что Нелька не могла отвести от него глаз. Оно становилось то суровым, то таинственным, то веселым, то грустным – и все это был он, Даня, и она не понимала, как это он только что казался ей таким понятным… Но, не понимая, она по-прежнему чувствовала ту же легкость, которая охватила ее с первых, теперь уже и забытых даже слов, которые они сказали друг другу.

– Сейчас чаю вскипятим, – сказал Даня. – И картошку испечем.

– А где же мы ее возьмем? – удивилась Нелька.

Печка еще не нагрела комнату, и было так холодно, что даже деревянные скульптуры, казалось, должны были мерзнуть. И какая же в таком холоде может быть картошка?

– В подполе возьмем, – сказал Даня. – Я осенью, когда скульптуры эти сюда перевозил, купил у соседки мешок. Кажется, что-то еще осталось.

Он принес из сеней старую корзину, слазил в подпол – Нелька при этом с любопытством заглядывала вниз, потому что ей было интересно все, что он делал, – и поднял оттуда корзину с картошкой. Картошка была такая, как будто ее только что выкопали, и выглядела до того аппетитно, что Нелька сразу почувствовала, как сильно проголодалась.

Каким-то удивительным образом Даня тоже почувствовал ее голод.

– Кстати, есть ведь бульон, – сказал он, расстегивая свой рюкзак. – Мама всучила все-таки. Он в термосе, горячий. Ты выпей, пока я картошку буду печь. Заодно согреешься.

– Нет, – все же отказалась Нелька.

Даня засмеялся.

– Аппетит на картошку бережешь? – догадался он.

– Ну как ты всегда все знаешь? – воскликнула она. – Прямо страшно с тобой!

– Чего уж такого страшного? – Он пожал плечами. – Говорю же, у тебя все на лице написано. Ладно, давай тогда вместе картошку печь. Это тебе интересно будет.

Стоило ему сказать, что это будет интересно, как интерес Нельку сразу обуял невероятный! Умел же он так сказать… Или так сделать? Потому что, сказав, Даня тут же открыл под большой печной дверцей еще одну, маленькую, и принялся класть картошку куда-то внутрь печи.