Игры сердца

Он сначала подумал об этом лишь вскользь – что Марина понимает только банальности, – но уже через секунду эта мысль вспыхнула у него в голове ярко, как свеча, и в этом неожиданном ясном свете ему стало понятно все, что происходит в его жизни. Все, что с его жизнью происходит.

– Да господи! – воскликнула Марина. – Да я сама сколько угодно таких квадратов нарисую, хоть черных, хоть серо-буро-малиновых!

Теперь она точно была взволнована – щеки у нее пошли алыми пятнами.

– Не волнуйся, Марина, – сказал Иван.

– Было бы из-за чего волноваться! Из-за картинки! – Она в самом деле сразу взяла себя в руки и попросила: – Пойдем, Вань, а? Или ты с гостями хочешь посидеть?

Ивану стало ее жалко. И с гостями он посидеть совершенно не хотел. Но возвращаться домой он хотел еще меньше. Так неожиданно пришедшая догадка – о банальностях, которыми незаметно оказалась облеплена его жизнь, – занимала его так сильно, что ему хотелось обдумать ее в одиночестве.

– Пойдем, – сказал он.

– А твоя мама не обидится? – опасливо поинтересовалась Марина.

– Нет.

Иван заметил, как его жена вздохнула с облегчением.

«Со свекровью ссориться не надо. Тем более если не за мальчишку замуж вышла. За тридцать пять-то лет привык он к матери прислушиваться, мало ли как все обернется». Ему показалось, что Марина произнесла это вслух.

– Ты иди, я сейчас догоню, – сказал он. – Гвоздь только вобью для картинки.

Марина кивнула и поспешно вышла из комнаты. На лестницу она выскользнула тихо, как робкая мышка.

Не закрывая входную дверь, Иван заглянул в кухню. Мама доливала кипяток в казан с пригоревшим пловом. Картина стояла на полу, прислоненная к стене.

– Ну что, будешь «Квадрат» вешать? – спросил он. – Гвоздь вбивать?

– Да нет, – улыбнулась мама. – Еще не хватало тебе возиться. Не стоит Борькина подделка твоих усилий.

– Невелико усилие гвоздь вбить, – пожал плечами Иван.

– Не надо, не надо, – покачала головой мама.

– Но ты же сама сказала…

– Я просто так сказала. – Она обернулась от плиты и, взглянув на него, виновато улыбнулась. – Извини.

Он понял, к чему относится виноватая ее улыбка. Она сказала про «Черный квадрат» то, что могло быть понятно Марине, – что это, мол, символ бесконечной кухонной работы, – и сказала так потому, что сразу поняла то, что Иван понял не сразу: что для Марины очевидна только банальность. И теперь ей было неловко перед сыном за то, что она поняла это про его жену. А может, и не поняла даже, а просто заметила с самого начала. Еще когда он пребывал в приятной одури от золотой тяжести Марининых волос.

– Что, настроение одноцветное у тебя? – бросив на него быстрый взгляд, спросила мама.

– Ты помнишь?

Иван улыбнулся. Несмотря даже на одноцветное свое настроение.

– Конечно.

– Я тоже.

Громкой трелью разлился звонок, и сразу же у открытой входной двери послышалось:

– Нелличка, тебя еще не обворовали?

– С такими гостями не удивилась бы! – не задумываясь, ответила мама.

– Я пойду, – сказал Иван.

– Да.

Иван быстро обнял ее и вышел, разминувшись в дверях кухни с каким-то небритым типом, который тащил на плече огромных размеров железку с крыльями – подарок, видимо.

Глава 13

Жена ждала его у машины.

– Обиделся, Вань? – Взгляд у нее был виноватый. – И чего это я вдруг со своими пятью копейками влезла? Ничего же и правда в этом во всем не понимаю!

– Не обиделся. – Ему не хотелось ее обижать, но и разговаривать с ней, что-то ей объяснять не хотелось тоже. – Садись, Марина, поедем.

Всю дорогу она молчала. Она в самом деле была тактична, а не притворялась такой в первое время их совместной жизни. Она вообще ни в чем не притворялась, ни в чем его не обманывала – была такая, как есть. Вот такая, какой он видел ее теперь.

Иван ехал из Центра на Юго-Запад и думал.

Когда он выходил из мастерской, ему казалось, что он будет думать о Марине, о ее банальности, но сейчас, в дороге, эти мысли отступили так легко, что казались ему совсем маленькими, мелкими.

Совсем о другом он думал теперь, вспоминая недавнюю мамину улыбку и ее вопрос.

Конечно, он помнил тот день, когда произошел между ними разговор про одноцветное настроение. Очень долгий это был разговор и очень долгий летний день.

Мама пришла из мастерской к ним в Ермолаевский, и Таня сразу же сказала, чтобы она повела сына в Третьяковку.

– Половина лета прошла, – сказала она. – А Ванька мало того что в городе остался, вместо того чтобы с Олей в лагерь поехать, так еще и время здесь проводит так, что скоро совсем одичает.

– В городе не дичают, – вставил Ванька. – Дичают в пампасах.

– Дичают от бессмысленного времяпрепровождения, – возразила Таня. – Если целыми днями, как ты, по двору гонять, то никакие пампасы не понадобятся. Сам собой на четырех лапах начнешь ходить.

– Третьяковка ему очеловечиться не поможет, – попыталась отбояриться мама.