– Я тоже. Но здесь это получается естественно. Когда я в первый раз смотрел на камень, который был положен Богом в основание мира, то знал, что это именно тот камень – вот он, лежит передо мной, как был положен тогда. И что на этот камень ступала нога Мохаммеда, когда он возносился в небо, – это я тоже знал. У меня не было сомнений.
– Ну, не знаю… Мне все-таки кажется, про камень просто символически сказано. – Иван вспомнил, как это называется точнее. – Метафорически.
– Может быть. Но здесь в камнях слишком чувствуется энергия. Ее трудно считать метафорой. Ты был у Стены Плача?
– Нет еще. Я еще не успел.
Он не пошел туда потому, что пошел к нему. К этому человеку. Даже в мыслях Иван терялся, не зная, как его называть.
Они направились к Стене Плача. Иван всегда легко ориентировался в незнакомых городах, вообще в любой неизвестной ему местности, но здесь, в Иерусалиме, не мог понять ничего. Куда они идут, по каким улицам, были уже здесь или нет? Ему казалось, что он находится внутри клубка проволоки, по которой пропущен ток.
На очередной улице – сразу же, как только вывернули на нее из-за угла, – он вообще почувствовал, что ему становится невыносимо плохо. Голова у него помутилась, изнутри его залил жар. Это было так физически ощутимо, что Иван остановился и прислонился к стене дома. Как и все иерусалимские дома, этот был построен из палевого камня.
Он стоял, чувствуя спиной этот шершавый старый камень, и ему казалось, что он умирает.
– Тебе плохо? – услышал он как сквозь вату.
Иван смог только кивнуть.
– Тогда пойдем. Мы зря сюда пошли. Я же говорил, у тебя сильное воображение.
Он почувствовал, что его берут за руку и ведут прочь. Как ни странно, от этого ему стало легче. От движения, может?
– При чем здесь мое воображение? – проговорил Иван, когда жар у него внутри прошел и он сумел отдышаться.
– Там была Геенна Огненная.
– Как? – не понял он. – Где – там?
– На том месте, через которое мы сейчас хотели пройти, когда-то сжигали мусор. И оно называлось Геенна Огненная.
– Просто сжигали мусор? – не поверил Иван. – Я думал, Геенна Огненная – это совсем другое.
– Конечно, другое. Но чтобы всем было понятно, что такое преисподняя, надо же было с чем-то ее сравнить. И сравнили с тем местом – его ведь все знали. А слово, как известно, не воробей. Я думаю, оно пронзило то место, где всего-навсего сжигали мусор, и поэтому там теперь чувствуется отголосок преисподней. Такая, мне кажется, логика. Вполне в духе этой земли. – Он улыбнулся, коротко коснулся ладонью Иванова плеча. – Мне тоже стало плохо, когда я впервые попал в то место. Зато в долине Иосафата я чувствую себя легко.
– Почему легко? – спросил Иван. – И где долина Иосафата?
– Ты ее видел. Экскурсионные автобусы рядом останавливаются. Легко я там себя, видимо, чувствую потому, что привык воевать. А там как раз и будет Армагеддон.
Иван посмотрел на него с опаской. Он не производил впечатления истово верующего человека. Но о том, что неподалеку от стоянки экскурсионных автобусов произойдет последняя перед концом света битва сил добра и зла, этот человек сказал так, как если бы сообщил о месте проведения завтрашнего футбольного матча.
Наверное, он заметил Иванову оторопь. Усмехнулся и сказал:
– В этой стране, знаешь ли, тот, кто верит в чудеса, может считаться реалистом.
Стена Плача виднелась вдалеке. На просторной площади перед нею людей было не много. Надевая кипу перед тем как подойти к Стене, Иван не чувствовал ничего отличного от того, что чувствовал он у собора Святого Петра в Риме или у Нотр-Дам в Париже. Эти камни, выветренные временем, были, конечно, менее красивы, чем прекрасные европейские соборы. Но понятно было, что они никак не менее значительны, и ему было интересно на них посмотреть.
Уже у самой Стены он вспомнил, что не написал записку, в которой следовало изложить свои просьбы. Но не очень об этом пожалел – улыбнулся даже. Что-то девчоночье было в том, чтобы писать записочки с просьбами к Богу, будто к Деду Морозу.
Дома в Ермолаевском была книжка Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль», они с Олей в детстве читали ее и перечитывали раз по сто. И вот там как раз рассказывалось, как провинциальные институтки бросали за царский портрет, висящий в актовом зале, записочки с просьбами: пусть дуся-царь поможет им на контрольной по алгебре.
Иван подошел к Стене. Записочками были заткнуты все щели между камнями. Сквозь щели прорастала трава. Он коснулся травы рукой – почему-то травы, а не камней. Она показалась ему горячей, хотя не была сухою.
Его ладонь скользнула по камню. Сначала ему показалось, что камень тоже горячий, но в ту же секунду он почувствовал совсем другое… Словно молния пробила его руку! Ивана никогда не било молнией, и он знал, конечно, что ничего хорошего в ее ударе быть не может. Но в это мгновенье ему показалось, что молния бьет именно так – с такой вот переполняющей силой.
Он отдернул руку от камня, сделал едва ощутимый шаг назад. Но тут же подошел к Стене вплотную.