Игры сердца (ЛП)

Чтобы выросла кукуруза, ее нужно было посадить, поэтому мы ее высеивали в землю. Мы с папой на тракторах работаем целый день, Фин и Кирби работают с нами по выходным. Когда Фин приходит из школы, пока не начали опускаться сумерки, он садился на трактор. Папа сказал ему, что в этом нет необходимости, но Фин был непреклонен, он хотел вносить свою лепту. Это означало, что домашние задания откладывались до ужина. И также означало, что домашние задания Рис тоже откладывались до ужина. Но они ели, окруженные учебниками, тихо разговаривая и занимаясь. Потом они разбивали лагерь перед телевизором. Вечер заканчивался тем, что Кларисса шла с Фином к задней калитке, они оба исчезали за ней примерно на двадцать минут, потом Кларисса возвращалась без Фина.

Во время этого я часто поглядывала в сторону Фина, жалея, что мне снова не семнадцать.

Не могу сказать, что я была слабой физически, нет, но работа в поле означала, что я была совершенно измотана к тому времени, когда опускала свою задницу перед телевизором с семьей. Фина же похоже совсем не беспокоили походы в школу, возвращение домой, работа на тракторе, еда и учеба.

Все произошло в среду после того, как я переехала. Дети восприняли мое присутствие спокойно. Несмотря на то, что Майк сказал, это была их идея и их сообщения указывали, что они приветствуют мой переезд, я ничего не могла с собой поделать. Немного нервничала. Но как только они вернулись в воскресенье, я обратила внимание, что ничего не изменилось. С другой стороны, все две недели до моего переезда я почти все вечера проводила с Фином у них. График в две недели был один и тот же — работа в поле, прибраться, сходить к Майку, Майк или Рис готовили ужин, дети делали домашние задания, потом я парковала свою задницу с Ноу и Майком на диване и отключалась перед телевизором.

Так что все было хорошо.

Ронда — все также не хорошо.

В этот день я нашла время еще раз поболтать с ней. Поскольку мама помогала по хозяйству, не говоря уже о том, что именно мама возилась с оконными ящиками и кашпо, разбросанными по большому пространству во дворе, подготавливая землю к посадке цветов, Ронда все еще была менее сосредоточена. Теперь она больше не проводила все свое время в своей комнате. Теперь днем она смотрела телевизор. Она все еще ела очень мало. И она все еще была определенно не совсем в себе.

Я была терпеливым человеком, но уже начинала терять терпение. Я предприняла несколько попыток, подходя к ней с разных сторон, пробуя разные тактики. Показывала ей объявления о работе и результаты поисковых запросов в Интернете, которые проделала. Я пыталась заинтересовать ее своими лошадьми. Говорила, что мне нужна ее помощь с керамикой, упаковкой посуды в ящики и подготовкой к отправке в мою галерею. Причем про керамику я говорила вполне серьезно, учитывая, что большую часть времени теперь моя задница красовалась на тракторе, кто-то должен был отправлять мои работы в галерею. Этим я не смогла ее заинтересовать, иначе она хотя бы попробовала бы за день или два.

Я слышала, что мама тоже не раз с ней разговаривала. И папа даже усадил ее поговорить.

Ничего.

Я не могла поставить себя на ее место. Я не теряла мужа, которого обожала. Но я знала одно — я потеряла брата, мои родители потеряли сына, а мои племянники потеряли отца, и все мы продолжали жить дальше.

Я не хотела так думать, конечно, не сказала бы этого, но должна была признать, что это становилось просто смешным.

Что-то должно было разбудить ее дерьмо, в конце концов. Я просто не могла понять, что именно.

Я тяжело вздохнула.

Мы с Фином приближались к черному ходу, когда услышали голоса.

Рис крикнула:

— Это глупо!

В ответ от Ноу не последовало никаких криков:

— Совсем не глупо!

Я посмотрела на Фина, он посмотрел на меня, и мы оба ускорили шаг.

Мы переступили порог дома и увидели, что брат с сестрой стоят лицом к лицу в гостиной. Лейла приветственно завиляла хвостом, пискнув, но не подошла. Она взволнованно кружилась между Ноу и Рис, ей не нравилась накалившаяся атмосфера, и поскольку она была собакой, то понимала, что бессильна что-либо сделать. Но была рядом на случай, если она вдруг понадобится.

Ноу, даже не взглянув в нашу сторону, произнес:

— Отлично, вы пришли. Теперь мы с Рис можем перестать разговаривать. Или, что более важно, Рис пора заткнуться.

— Я не заткнусь! — крикнула Рис.

— Риси, — позвал Фин тихо, мягко, но его тон побуждал ее успокоиться, ее глаза метнулись к нему.

— Я не буду, Фин, — заявила она.

И тут я не знала, захлопать ли мне в ладоши или воскликнуть: «Давай, девочка», довольная тем, что Рис решила не сдавать свои позиции (какими бы они ни были), несмотря на то, что ее горячий парень отдал ей безошибочный, хотя и мягкий, приказ. Тут не стоило удивляться, что у Фина появился такой приказной тон в семнадцать лет. И вступать в спор. Я не сделала ничего из выше сказанного.

С другой стороны, у меня не было шанса даже встрять в их разговор.

Потому что Ноу немедленно повернулся к своей сестре.

— Это мой день рождения, Рис.