— И Бью был не психопатом, когда я познакомилась с ним, Майк. Мудаки никогда не бывают сразу мудаками, пока не решат, что окончательно и бесповоротно подцепили тебя, что уже не вырваться, только тогда они показывают свою мудацкую сущность. Он красивый и был действительно милым, великолепен в постели. Он просто не может смириться с тем фактом, что я единственная женщина за его сорок лет, которая надрала ему задницу. Да, он тщеславный, но это его вина, а не моя. И это совершенно не круто с твоей стороны предполагать из-за того, что меня ощупывал сумасшедший, когда я училась в старших классах, ты пришел к выводу, что я неправильно выбираю мужчин. Это не так. Я не навлекаю это дерьмо на себя. Я не выискиваю их дерьмо. Просто слишком много придурков вокруг. И то, что они придурки, тоже не моя вина. Они просто придурки по жизни. Дэррин беспокоился о мужчинах в моей жизни, потому что Дэррин — мой старший брат. Так и поступают старшие братья. Они беспокоятся о своих сестренках. Он был устроен и счастлив со своей семьей. Он хотел, чтобы у меня было то же самое. Он говорил обо всем этом не только Ронде. Он постоянно говорил мне об этом, что хочет для меня.
— Ты изменилась, — мягко напомнил он мне. — Ты стала тогда не похожа на себя саму.
— Э-э... да, — ответила я. — Я стала девушкой. Мне было пятнадцать. У меня начались месячные, гормоны зашкаливали, моя сестра была законченной, эгоистичной сукой, которая поставила целью своей жизни — превратить мою жизнь в мучения, и некоторое время ее даже не было рядом, потому что она училась в колледже. Тем не менее она умна, была сильно предана своей цели, поэтому нашла способы ее выполнять. Мои родители не понимали музыку, которую я слушала, и постоянно говорили со мной об этом, уверенные, что я собираюсь от этой музыки покончить с собой или что-то в этом роде. Я имею в виду, какого хрена? Мне нравилась «Нирвана», а Курт Кобейн снес себе голову дробовиком. Это не означало, что папа не скрывал от меня, к чему может привести такая музыка, и говорил он об этом постоянно. Они тогда не понимали меня. Никто меня не понимал тогда. Я даже сама себя не понимала. И это было потому, что мне было пятнадцать, я была художником и хотела, чтобы моя взрослая жизнь, черт возьми, началась уже. Не завтра, не через три года, а вчера. Я была молода, глупа и нетерпелива. Теперь я все это понимаю. Понимаю, что тогда я была и вела себя как маленькая сучка. Я не горжусь тем, какой тогда была, теперь понимаю, что мое поведение — мой протест был смехотворным. Я смотрю на свои тогдашние фотографии и поеживаюсь. Но с тех пор я прошла еще через несколько этапов, потому что это всего лишь я. Я женщина. У нас происходит такое дерьмо. Черт возьми, я предпочту свою гранжевую фазу нежели фазу Шаньи. Черные кожаные штаны и вся эта прическа? Сумасшествие.
— Дорогая... — начал он снова и двинулся ко мне, но я наклонилась к нему и рявкнула:
— Не смей, бл*дь, приближаться ко мне, — он остановился как вкопанный.
Я уставилась на него.
Тогда сказала:
— Я скажу тебе. Когда Денни Лоу перешел все границы, это меня напугало до усрачки. Но только потому, мне повезло, что он не сорвался, когда пытался со мной проделать свои штучки. Это было отстойно, но все было кончено и давно позади, он не успел зайти слишком далеко, я убежала и выжила. Я даже удивилась, что он оказался сумасшедшим, каким был, серьезно? Он был в некотором роде очаровательным до того, как стал таким маньяком. Это напугало меня до чертиков, но думаю, что они могут быть такими, люди, у которых не все в порядке с мозгами. Когда Денни делал свое дело, сеял хаос по всем Соединенным Штатам, мы с Дэррином много говорили об этом. Не потому, что я нуждалась в его утешении. А потому что он был гораздо больше напуган происходящим, чем я, представляя, что могло случиться с его младшей сестрой в руках этого сумасшедшего. Так что это я утешала своего брата, а не наоборот.
— Дорогая...
— Я еще не закончила, — огрызнулась я.
Он закрыл рот и посмотрел мне в глаза.
Я позволила ему смотреть мне в глаза некоторое время, а потом прошептала: