Игры сердца

– Вам на кого, молодой человек? – игривым тоном спросила она.

– На довольно худую девушку, – нетерпеливо пояснил Иван.

– А в какую цену?

– Хорошие давайте, – сердито проговорил он. – Которые не рвутся.

– Колготки все рвутся, – произнесла продавщица таким тоном, словно речь шла не о качестве колготок, а о бренности бытия. И, бросив на него очередной игривый взгляд, предложила: – Может, чулочков возьмете? Они эротичнее.

– Побыстрее, пожалуйста, – поторопил Иван.

Она вздохнула, порылась в картонной коробке и положила перед ним стопку пакетиков с колготками. Он расплатился и догнал Северину. От всего, что он делал, у него было такое ощущение, будто он наелся дерьма.

– А сумка твоя где? – спросил Иван. Он только сейчас заметил отсутствие у Северины сумки, потому что самым глупым образом надеялся как-нибудь незаметно положить в нее колготки, которые просто-таки прожигали ему карман куртки. – В мастерской забыла?

– Не в мастерской. – Она наконец взглянула на него. Глаза были такие же, как воздух, просеянный дождевой пылью. – У меня ее не было изначально.

– Ибо ты презираешь все бренное? – усмехнулся он.

– Не по этой причине.

– А по какой?

– Причина лишь в том, что я уехала в Москву неожиданно для себя.

– Ясно, – вздохнул Иван. – Давай-ка зайдем в кафе.

– Зачем?

– Пойдешь в туалет и наденешь колготки. Вон ноги все мокрые уже.

Юбка у нее была длинная, какая-то чуть ли не монашеская, но ноги все равно виднелись в просвете между подолом и рваными туфлями. И они действительно были мокрые – блестели так влажно и соблазнительно, что Иван судорожно сглотнул и пожалел, что не остался с Севериной в мастерской еще на часок.

«Что за девка? – подумал он. – В эротомана тут с ней превратишься!»

В кафе они были одни. Стоял полумрак. Музыка не громыхала, а звучала негромко, с пошлой интимностью. Или просто ему везде сейчас мерещился интим?

– Иди надевай, – сказал Иван, протягивая Северине пакетики с колготками. – Я тебя подожду.

Северина ушла, а он сел за столик. К нему сразу же подошел официант и положил перед ним меню.

– Давайте два салата, – не глядя в меню, сказал Иван. – Посытнее, с майонезом. И два горячих, тоже посытнее, мясное что-нибудь. И десерт.

– Что-нибудь с масляным кремом? – поинтересовался официант.

В его голосе прозвучала насмешка.

– Да! – рявкнул Иван. – И два кофе со сливками. И побыстрее.

Видимо, его глупое состояние было заметно всем. Сознавать это было противно.

Наверное, официант понял, что клиент не расположен к шуткам. Когда Северина вернулась из туалета, салаты уже стояли на столе.

– Мы будем есть? – спросила она.

– Будем, – мрачно кивнул Иван.

– Но ведь у вас не было аппетита.

– Не было, а теперь появился. Зверский аппетит. Садись.

Странно было, что она называет его на «вы». Она была первая женщина, которая, переспав с ним, не перешла на «ты». Это беспокоило и раздражало. А то, что он помнил, как она сказала: «Я полюбила вас с первого взгляда», – беспокоило еще больше.

– Ешь, – сказал Иван.

И сразу же понял, что это прозвучало грубо, как команда. А какое право он имел отдавать ей команды?

– Я правда проголодался, – объяснил он, виновато улыбнувшись. – А вдвоем же веселее есть, да?

Она не ответила – похоже, потому что не знала, веселее есть вдвоем или нет. А может, еда вообще не казалась ей веселым занятием.

Как бы там ни было, Северина села за стол. Салат она съела так же быстро, как раньше яичницу.

– Спасибо, – сказала она, положив вилку на пустую тарелку. – Мы можем идти?

– Можем, – кивнул Иван. – Но не пойдем.

– Почему?

– Потому что я не наелся. Сейчас горячее принесут.

– Вы обманываете меня. Но ваш обман нисколько не обижает. Как странно!.. – задумчиво сказала Северина. – Раньше я не понимала, почему возвышающий обман дороже тьмы низких истин. Я думала, здесь какая-то неточность или слабость. Но оказывается, все именно так.

– Ты художница? – спросил Иван.

– Нет. Я поэт.

– А!.. Вон оно что.

Это хоть немного объясняло ее поведение: значит, она все время придумывает стихи, то есть уверила себя в том, что должна их придумывать, оттого и рассеянность.

– Поэтому я все время думаю, – словно подслушав его мысли, сказала Северина. Ему уже не казалось удивительным, что она слышит его мысли. – Вернее, не столько думаю, сколько слушаю.

– Что слушаешь? Голос Бога? – усмехнулся Иван.

Самомнение художников было ему хорошо известно. Вряд ли поэты в этом смысле от них отличались.

– Не знаю. Я слушаю свой голос, а отчего он у меня такой, не знаю. Если бы кто-нибудь другой позволил мне слушать себя так же, как я сама позволяю себе слушать себя саму, то я слушала бы этого другого бесконечно и внимательно.

Эти странные, совершенно не по-человечески произнесенные слова чем-то его задели. Или затронули – так, наверное. Они взбудоражили его разум – может быть, неточностью своей, но взбудоражили безусловно. Ему стало интересно.

– А почитай свои стихи, – сказал Иван.

– Я почитаю, – кивнула она.