Игры в добро и зло. Часть первая. Реванш

– Лёшенька… я с тобой, с тобой… – тихо сказала она, подходя к окну и отодвигая занавеску. Лунный свет, тихий и печальный, высветил осунувшееся лицо Рязанцевой. Дрожащей рукой она набрала номер отца, но бездушный робот известил её о том, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Она горько вздохнула, роняя робкую слезинку на атласную ткань рубашки. Завтра Смолина «пустят по этапу» в Соль-Илецк, Круглыйова следом за ним повезут в Соликамск, и пути-дороги двух преступников разойдутся, для того, чтобы никогда уже не пересекаться. Рязанцева не понимала, каким образом им с отцом удастся организовать побег сначала Алексею из «Чёрного дельфина», а затем Круглыйову из «Белого Лебедя», как и то, почему она без памяти влюбилова и в который раз Анжелика наступала на одни и те же грабли,

– Мамочка, почему так, почему! – она уселась на подоконник, натянула ночную рубашку на голые колени, проклиная и вместе с тем восхваляя тот день, когда впервые увидела чёрные как смоль магнетические глаза Алексея…

* * *

      Бомжевал Артамонов Евгений Антонович на своей памяти последние десять лет. Вечно мёрзнущий, голодный, но всё такой же весёлый, как и в бытность крупье одного из столичных подпольных казино, он шёл и насвистывал под нос какую-то арию из водевиля. Артамонов любил гулять в парке после того, как над городом сгущались сумерки – идёшь себе, думу думаешь, в урны заглядываешь.

Кстати, в московских урнах чего только Артамонов не находил – и сотовый телефон и кошелек, правда пустой, и недоеденный завтрак из «Макдональдса».

Споткнувшись обо что-то большое и внушительное, Евгений Антонович, близоруко щурясь, склонился над лежащим бревном и стал с любопытством шарить руками впотьмах. Что-то мягкое, шершавое, приятно защекотало его пальцы. Перевернув бревно, Артамонов отшатнулся, плюхнувшись на пятую точку. С бледного как полотно лица смотрели остекленевшие серые глаза.

«Вот те раз, второй покойник за месяц!» – Артамонов отполз подальше, истово перекрестившись. Перспектива снова давать показания полицейским ему не улыбалась. В тот раз его промурыжили часа три, заставляя по сотому разу рассказывать, как он нашёл тело той смазливой блондинки, но любопытство взяло верх над осторожностью. Опасливо оглядываясь, Артамонов профессионально, не хуже любого карманника, исследовал содержимое карманов трупа, стараясь не смотреть на залитую кровью рубашку убитого. В кармане он нашёл шикарное мужское портмоне, набитое кредитными картами, пятьсот евро, десять тысяч рублей, водительское удостоверение на имя «Рязанцева Ираклия Вениаминовича» и ключи с брелоком от машины. Засунув кошелек к себе в карман, Артамонов, вскочив на ноги, ещё раз перекрестился и, трусливо оглядываясь, растворился в ночи.

* * *

      Смолину не спалось. Узник сидел на нарах, сцепив руки, закованные в браслеты, в замок и в глубокой задумчивости смотрел прямо перед собой. «… День простоять и ночь продержаться…» – он усмехнулся, вспоминая слова Младшего. Руки сводило судорогой от застоя крови, но Смолин привычно гасил боль, отрешённо думая о чём-то своём. Накануне перед этапом чекисты так перебдели, что даже не удосужились отомкнуть наручники, лишая заключённого возможности самостоятельно сходить в туалет. Алексей подозревал, что в этом заслуга самого Белова. Теперь, когда ему припирало сходить по нужде, он вынужден был, как последняя замшелая отморозь ждать прихода «смотрящего», который под дулом автомата, в компании с другим вертухаем, отщёлкивал «браслетки» и разрешали спраВить нужду.

«Шахматист, недолго тебе осталось! Отыграюсь, слово даю. Ты пожалеешь, что родился на этот свет, обещаю тебе! Твоя жена – это прелюдия.»

Мысли постоянно лезли в голову, мешая отдохнуть и привести в порядок изрядно истрепавшиеся нервы. Завтра его пустят по этапу и привет, Соль-Илецк! Алексей скрипнул зубами, с такой силой сжав кулаки, что побелели костяшки пальцев. Его вымораживала одна лишь мысль, что ему придётся, пусть на время, опуститься на самое дно. Всё, что Смолин знал про закрытую тюрьму «Чёрный дельфин» это было то, что ни одному из «зэков» так и не удалось «соскочить» оттуда не смотря на все старания.

«СУКА!» – выругался Смолин, звякнув наручниками.

Алексей ненавидел не только тюрьмы, зоны и прочие следственные изоляторы, опутанные обманчивым ореолом тайн, воспетых в блатном шансоне, но и всю ненавистную ему систему. Жить по расписанию было для него подобно смерти: расчерченное на квадраты звёздное небо, солнечный зайчик на стволе винтовки часового, караульный на вышке, остервенелый лай собак, лязганье тюремного замка.