— Однако некоторый из них не находи мне место. Тогда я должна решай, который выбирать. Я думай. Впрочем, это бывать лето. Я очень волновайся.
О том, что она «очень волновайся», Софи объявила с таким хладнокровием, словно сообщила о намерении выпить чаю. В этот вечер она была в очередном диковатом наряде: тоскливое твидовое платье поверх грубых шерстяных колготок, на ногах сабо. На шее болтались обрубки янтаря, под глазами красовались синяки-близнецы, а волосы, как обычно, выглядели так, будто перед выходом она тщательно прополоскала их в оливковом масле. И все же Гэри явно заинтересовался Софи: он задавал вопросы осторожным и вежливым тоном мужчины, который собирается закрутить роман. Сплошные кивки и расшаркивания. Билл посмотрел на Джуди, кивнул в сторону нарождающейся парочки и закатил глаза. Они отошли к противоположному концу барной стойки.
— Жуткая баба, — сказал Билл вполголоса. — Просто жуткая.
— Считай это развлечением, — посоветовала Джуди. — Если к ней относиться серьезно, сойдешь с ума.
— Не верится, что Мик клюнул на такое! — раздраженно сказал Билл. — Ведь он обычно сам первый выводит всех на чистую воду.
— Софи его околдовала.
Билл пожал плечами:
— Может, ты и права. Но все равно поверить не могу! Мик говорил о ней с таким благоговением, что я решил, будто это какая-нибудь помесь Жюльетт Бинош и Эммануэль Беар. Ожидал увидеть французскую штучку высшей пробы. Но это!
— А Гэри она, похоже, нравится, — заметила Джуди.
Гэри все ближе придвигался к Софи. Путем тщательно рассчитанной хореографии он умудрился поставить один локоть на стойку бара и развернуть Софи к себе лицом, тем самым изолировав ее от остальной толпы. А Софи, судя по всему, не гнушалась и аудиторией из одного человека. Джуди успела уже изучить француженку, а потому знала, что Софи на этот счет не особо требовательна. Главное, чтобы публика не пыталась заговорить на темы, не касающиеся ее персоны, в этом случае лицо ее мгновенно делалось скучающим, а во взгляде отчетливо сквозила этакая устало-экзистенциальная ennui
[8], которая удается только французам.Билл скривился:
— Пока живут на свете дураки…
— А мой… Скотт считает, что некоторым мужчинам нравятся шизанутые женщины, — сказала Джуди. — Не те шизанутые, которым наплевать на мужчин, а по-настоящему двинутые.
«Мой Скотт» она произнесла с невыразимым удовольствием и легким привкусом вины, поймав себя на мысли, что испытывает судьбу. Но она ведь не злоупотребляет такими словами, а сейчас просто не сумела совладать с собой. Да, она знает, что это ужасно, что надо быть независимой и иметь свое мнение, а не ссылаться на мнение мужчины, но как же приятно обронить словно между прочим: «А мой Скотт считает» — с таким видом, что ей-то самой абсолютно безразлично, что там считает «мой Скотт».
— Да уж, она точно шизанутая, — ухмыльнулся Билл. — Вещь в себе, у нее даже голос странный.
И, как будто повинуясь условному рефлексу, он завертел головой, отыскал взглядом Шиобан и нежно улыбнулся ей. Шиобан все болтала с Салли. Раньше Джуди, наверное, немножко приревновала бы, но теперь все изменилось. Она словно купалась в лучах невидимого солнца. Джуди испытывала очень странное и новое чувство — что ее отношения со Скоттом медленно, но верно открывают дверь в мир счастливых людей.
Глаза ее на миг задержались на Салли. Их взгляды уже пару раз пересекались, но Джуди от неловкости оба раза терялась и не могла отреагировать адекватно — улыбнуться, подмигнуть, вздернуть бровь, на худой конец. Вместо этого она быстро отводила глаза и старалась не думать о том, что их с Салли теперь разделяет пропасть, а не какие-то несколько метров.
В баре был час пик: служащие из окрестных офисов переводили дух после рабочего дня. Зал и в обычные вечера бывал битком, а сегодня и вовсе трещал по швам от дополнительных двух десятков посетителей, которые собрались пожелать Биллу и Шиобан счастливого пути.
Салли не знала, давно ли появилась девушка, — когда она ее заметила, та стояла в углу и смотрела на Мика, абсолютно не вписываясь в толпу людей за тридцать в аккуратной одежде. На девушке был грубый просторный джемпер, какие вяжут любящие деревенские бабушки из шерсти собственной козы, под джемпером мотались тяжелые, ничем не сдерживаемые груди, будто она собралась на ритуальное сожжение лифчиков. Густую темную гриву перехватывал самопально крашенный шарф — такие по пятерке продаются на Карнаби-стрит
[9]. Уши сплошь в кольцах и заклепках. Просто восьмидесятые годы, подумала Салли. И ни намека на косметику. Лицо у девушки было хмурым. Должно быть, понимает, что она здесь чужая, решила Салли. И все же что-то в ней было… Молодость, поняла Салли. Девушка была совсем юной, все в ней — от нерешительной и одновременно агрессивной позы до неумения скрывать свои чувства — буквально вопило о ее молодости. Она походила на маленького ребенка, который, не контролируя себя, пинает мебель и корчит рожи, сигнализируя тем самым о своем дискомфорте взрослым.