Игры в вечность (СИ)

Он метался и кричал от боли, его тело разрывалось на части, распадалось на тысячи кусков. Он видел это, но сделать что-то было уже выше его сил. Он знал лишь одно – нельзя отступать. Если он потеряет сознание – значит конец, он не сможет сохранить свой разум, превратится в дикого зверя, воистину всемогущего, но зверя. Сила без разума сметет все на своем пути, разнесет в щепки весь мир. Разум и сердце сохранить… человеческое сердце… и тогда…

Уже все равно, что будет тогда, потому что для него это тогда никогда не настанет, но он просто обязан сделать все, что может теперь. Боль и ужас.

Это больше не сон, это на самом деле. Его мозг одновременно пронзили, словно острые стрелы, тысячи слов, он слышал каждую мысль, он чувствовал каждый вздох каждого живого существа на земле. И думал, что сойдет с ума, ибо человеческий разум не может вместить все это.

Он бился в судороге и выл от боли, и не было сил терпеть. Но бежать некуда, кругом только бесконечный ослепительный свет. Мир раздирал его на части, пытаясь впитать, войти внутрь, раствориться и растворить. Боль и ужас. Ужас и боль.

Еще немного, и от него самого не останется и следа, он полностью исчезнет в этом свете, сознание разорвется, и тысячи глупых людей растащат его на части. Он кричал, но слышал лишь их крики.

И был свет, и была тьма, и был огонь, и был лед. И дрожала земля, и звезды сыпались с небес. Человек, бывший богом. Бог, бывший человеком. Всемогущий. Кто он теперь.

Потом все затихло и тишина была хрупкой, словно дыхание младенца, ласковой, словно руки матери. Боли больше не было, был лишь покой. Он победил? Успел?

Он лежал навзничь, на земле, и смотрел в небеса. Небеса бездонны, бесконечны, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем, где носятся ласточки, задевая вечность тонким крылом. И солнце – далекая, пышущая жаром звезда, и звезды – больше не огоньки на хрустальной тверди, их не достать рукой, до них тысячи-тысяч миль…

Его мир – реальный мир. И он стал частью этого мира, и мир стал частью него самого. Каждое дуновение ветра, каждая птичья трель, каждый людской вздох отдавались эхом в его сердце, не мешая друг-другу, не замутняя разум. Возможно ли? Пожалуй, он уже совсем не человек… почти… Это навсегда.

Вечность приблизилась, взяла за руку, обняла его, заглянула в глаза. А глаза у вечности… он впервые увидел ее глаза. Поздно бояться.

Он принял вечность, обнял ее, поцеловал в губы… и она осталась. Навсегда. Его вечность. Его. Кто другой бы посмел? И нет ей конца.

* * *

Как это было?

Тизкар лежал на спине, уставившись в небо и пытался вспомнить, осознать, но мысли только неразборчиво гудели в голове.

– Мы победили? Да? – язык слушался плохо.

– Победили, – глухо подтвердил голос, откуда-то издалека, – ты победил, царь, войска Урушпака разгромлены. Ты герой.

Герой устало скривился. Они победили… а небо… Небо.

Он лежал навзничь на земле и смотрел в небо, бездонное, бесконечное, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем. Лохматые облака лениво плывут куда-то по своим делам, а в облаках носятся ласточки, задевая вечность тонким крылом. Они все-таки победили.

Люди потихоньку вставали, приходили в себя, искали своих. Люди устало бродили среди живых и мертвых, врагов и друзей. Люди выиграли эту битву, и те и другие – выиграли. Успели. Теперь можно просто жить. Люди радовались, и люди плакали… И Тизкар долго стоял над трупом стрелка, пронзенного копьем насквозь, долго искал Мелама, и не нашел. И горели всю ночь погребальные костры.

И Этана всю ночь обнимал жену, не веря, что все позади, и не мог уснуть, слушал как сын тихо ворочается в колыбельке. И звонко трещали цикады за окном, мерцали далекие звезды…

Много еще будет всего – новые войны, новые победы. И снова засеют поля, и снова соберут урожай, и овцы будут бродить среди маков в степи. Желтые звездочки гусиного лука и горицвета рассыплются по бескрайним полям, и могучие кедры будут гудеть на ветру. Много будет.

Скоро заделают выщерблены на Аннумгунских стенах, сложат доспехи, повесят на стену мечи, помянут мертвых. Воспоют и забудут. Лишь старики вечерами станут рассказывать детям о далекой войне… Человеческая память коротка, как короток век. Забудут даже богов, ибо боги ушли. А люди остались.

Люди разошлись по своим домам, по своим делам, потихоньку примерили на себя новый мир, заглянули в самые дальние уголки, и мир оказался куда больше, чем им казалось. Так всегда бывает, когда кончается детство, и уютный дворик у дома перестает казаться огромным миром. Дети вырастают… Однажды, наверно, они расправят крылья и полетят к звездам… Возможно, однажды сами будут играть в игры… И солнце коснулось тонким лучом края небес на востоке. И начался новый день.

Эпилог