Игуана

- Да... Пожалуй... Зайдите ко мне, если, конечно, это Вас не затруднит.

Пока в комнате, обитой черными деревянными панелями, не появился адвокат, Роберт успел выпить ещё пару бокалов бренди... Но не полных... Избави Бог... Так, на донышке...

- Итак?

- Итак, ничего не записывай. Вопрос сугубо между нами. Я перед твоим приходом ещё раз проверил специальной аппаратурой - в кабинете звукозаписывающих устройств нет... На тебе - тоже...

- Но хозяин...

- Извини... Береженого Бог бережет. Итак... Найдешь опытного частного сыщика. Такого, чтоб можно было полностью на него положиться. Такого, знаешь ли...

- Чтобы проявлял интерес к деньгам, но никакого интереса - к тому, что его не касается...

- Вот именно. Люблю работать с людьми, которые понимают меня с полуслова. Итак, поручишь ему следить за моей женой.

- Но хозяин...

- Увы, нет совершенных людей, мой друг, особенно среди женщин... Второе: поручишь ему найти молодого человека, скорее всего из "латинос", роста он, пожалуй, моего, каштановые густые волосы, смуглое лицо, но голубые глаза, а под левой лопаткой, на спине, - крупная черная родинка.

- Не простое задание. Либо придется раздевать всех подозреваемых "латинос", а это значительная часть населения штата Техас, либо с утра до вечера париться в сауне при местном спортивном колледже, надеясь, что парень сам туда забредет.

- Думаю, он пловец, теннисист. Пусть поищет среди тренеров на корте в клубе "Ротари" в "Лайонс-клубе"...

- Это уже кое-что. Что еще?

- И пусть узнает, где он чаще всего бывает. И когда. Так сказать, составит график.

- Может быть ещё какие-то поясняющие моменты?

- Я хочу однажды оказаться в таком месте недалеко от него вместе с моей женой, так, чтобы он мог слышать наш разговор. Ясно?

- Куда яснее, даже у таких великих людей, как Вы, свои причуды...

Через три дня частный сыщик по имени Джон Форбс позвонил.

107 Счастье и горе реставратора Нины Ивановой. Тайна "Мадонны с младенцем"

И июль, и август 1998 г. в Москве выдались ветреные. Не в том смысле, что ветра по первопрестольной гуляли, а в том, что уж больно изменчивы и переменчивы были эти месяцы. С утра небо голубое, солнышко светит, выскочишь без зонта, чтоб с легкой сумочкой, а пока доедешь до музея изобразительных искусств имени Пушкина, пока бродишь по залам, в которых висят дивные работы Утамаро, Хокусая, Хиросиге, Харунобу, привезенные в Музей личных коллекций со всех концов света, вытащенные из запасников самого ГМИ, - выглянешь, а уж и дождь на московские мостовые пролился.

Выставка Нине жутко понравилась.

У неё со студенческих лет почему-то сладко щемило сердце, когда видела на густом синем фоне белые шапки горы Фудзи, графически ритмичные фигурки японцев на работах Хиросиге, или почему-то пахнущие, как ей казалось, сладкой пудрой лики гейш на листах Утамаро.

Нина обожала японскую живопись и графику ХVII-ХVIII веков. Но и XIX век был ей близок. А вот к современной живописи была равнодушна. Уважала отдельных мастеров, но сердце не пело при встрече с их творениями.

А перед иссеченным дождем пейзажем Хиросиге или Хокусая - пело. Впрочем, что лукавить, была ещё одна причина...

С полгода назад, когда Кобра приказала её убрать, - она слишком много узнала о преступном бизнесе, связанном с подделкой произведений древнерусского искусства, вывозом их за рубеж в качестве "залогов" торговцам крупными партиями наркотиков, - она познакомилась с очень необычным человеком.

В её жизни, связанной с искусством, музеями, библиотеками, тихим трудом, громкая жизнь её нового знакомого как-то не укладывалась. Но казалась необычайно романтичной и интересной.

Митя тогда спас её. То есть буквально спас её жизнь.

Приказ Кобры - убрать "художницу", "которая слишком много знала" в системе исполнителей не обсуждался. И Алексей, исполнитель Кобры оставив её в заминированной машине, не испытывая никаких угрызений совести, намертво замкнул двери старого "Жигуленка" и побежал к ждавшей его за домом машине.

А она мучительно скреблась изнутри, пытаясь открыть дверцы...

Дверцы, у которых заранее были сняты ручки...

И крик ужаса перед надвигающейся смертью застревал в горле.

Тогда она увидела, как уже несколько месяцев работавший во дворе симпатичный, спортивного вида дворник, заметив её искаженное страхом лицо, рванулся к ней.

Он бежал к машине, с дворницким ломиком наперевес, и казался ей Дон Кихотом Ламанческим, готовым спасти прекрасную Дульсинею от разбойников.

А может, все это она потом выдумала? И в ту минуту ни о чем таком не думала, только ужас надвигающейся смерти вырывался из её горла сдавленным хрипом. Просто она видела бегущего к ней мужика лет сорока с ломиком, его сосредоточенное, волевое, решительное лицо, и верила, что он её спасет...

И он спас... Одного движения лома ему хватило, чтобы открыть дверцу. Он вырвал Нину из салона, и, почти волоча её по снегу, утащил за железные мусорные баки, придавил своим телом, вжал её в сугроб, так, что она чуть снегом не подавилась. И слава Богу... Потому что через долю секунды рвануло...