Игуана

Среди матросов разнесся слух, что история попахивает пиратством и оба человека — это, должно быть, те, кто выжил после гибели какого-нибудь корабля, перевозившего несметные сокровища; поэтому команда жаждала найти беглеца, чтобы заставить его показать тайник, в результате чего все разбогатеют, так что до конца жизни хватит.

Что касается капитана Лаземби, он не верил в истории о пиратах и сокровищах, им в действительности двигало лишь искреннее желание совершить правосудие. Он пришел к убеждению, что не может и дальше стоять на якоре близ голого скалистого острова посреди Тихого океана, и на третий день приказал поднять якорь, намереваясь как можно скорее доложить начальству обо всем случившемся.

Может быть, Адмиралтейство сочтет нужным поставить в известность испанские власти, а те пошлют один из своих кораблей разобраться, что к чему, хотя капитан Лаземби знал по опыту, что, даже если все выразят готовность действовать, пройдет еще много времени, прежде чем кто-то сможет взяться за дело.

— Никогда не думал, — признался он вечером за ужином в офицерской кают-компании, — что однажды стану свидетелем преступления и мне придется оставить виновного без наказания.

— Мы сделали все, что было в наших силах, господин капитан, — заметил первый офицер Гаррет. — Никто не может обвинить нас в бездействии.

— Дело не в бездействии или вине, — сухо сказал капитан, — а в негодовании. Негодовании и бессилии. Видеть, как этот недоносок бежит, понимать, что он собирается совершить убийство, и быть не в состоянии этому хоть как-то помешать, — все это вывело меня из себя. — Он сжал своей огромной рукой серебряное кольцо для салфетки и смял его, будто оно было из картона — Черт!.. Никогда не чувствовал себя таким подавленным. Восемьдесят человек, сорок пушек, один из лучших кораблей военного флота — и мы не смогли раздавить эту тварь. Матрос! — Он махнул рукой. — Налей рома. Сегодня вечером я хочу напиться, пусть это и нарушение устава. И не вздумайте меня будить два дня. Это приказ!

Приказ был выполнен, и капитан Лаземби вновь открыл глаза, когда «Искатель приключений» находился уже далеко в открытом море и незадолго до того, как Игуана Оберлус решился покинуть свое убежище и взобраться на вершину утеса, чтобы убедиться в том, что корабль ушел.

Он терпеливо удостоверился в том, что на острове не остался отряд англичан, а затем не спеша обошел свои владения; при виде того, что результат его многолетнего труда был сознательно уничтожен, он пришел в ярость.

Не осталось ни одного плодового дерева, канавы, водоема, и даже землю с возделанных участков матросы расшвыряли во все стороны. Исчез также весь инвентарь, а все, что могло гореть, превратилось в кучку золы.

Над ним в очередной раз поглумились, и ему придется начинать все сначала. Однако он понимал, что теперь положение еще больше осложнилось, потому что скоро «Искатель приключений» разнесет по всем тихоокеанским портам известие о том, что на маленьком острове Худ из состава Галапагосского архипелага скрывается человек, который на глазах у всей команды совершил преступление.

Его мирная жизнь, которая была возможна благодаря тому, что никто знать не знал о его существовании, кончилась.

С другой стороны, трем пленникам теперь стало известно про его убежище, они знали, как туда попасть и как оттуда выбраться; им будет достаточно как-нибудь на рассвете встать на вершине утеса, чтобы не дать ему подняться наверх, просто-напросто швыряя в него камнями, как только он попытается высунуть голову.

Он клял англичан на чем свет стоит, но больше всего ругал самого себя — за то, что оказался застигнутым врасплох неожиданным появлением судна.

Ведь он с самого начала знал, что первым делом должен каждый день на рассвете проверять, не показался ли на горизонте парус, — и надо же, свалял дурака в столь важном и простом деле.

Накануне вечером он зачитался допоздна, а потом, когда он уже хотел лечь спать, ему захотелось заняться любовью, хотя Малышка Кармен уже неделю отказывала ему, говоря, что это может навредить ребенку.

Они поскандалили.

В конце концов она уступила, и это, видно, разбудило ее желание; она требовала еще и еще, из-за чего они, обессилев, заснули незадолго до рассвета — в то самое утро, когда в силу неблагоприятного для него стечения обстоятельств — похоже, злой рок продолжал его преследовать — самое быстроходное судно английского военного флота направлялось, подгоняемое попутным ветром и благоприятным течением, в сторону острова Худ.

Он в тридесятый раз задался вопросом, чем он так насолил небесам, что они вновь на него ополчились. Судьбе, Богу — или кто там распределял везение или несчастье? — нравилось, видно, изводить его с особой ненавистью, для него словно устроили испытание, чтобы выяснить, до какой степени можно измываться над человеком, не разделываясь с ним окончательно.